Я пишу иначе, чем говорю, говорю иначе, чем думаю, думаю иначе, чем должен думать, и так далее до самых темных глубин.
Франц Кафка
ока поступающая извне информация поддерживает уже сложившееся у человека представление о мире и о себе, он живет в согласии с самим собой. Совпадение идеального представления о себе с реальным определяет душевное благополучие человека. Но вот наметилось расхождение, возникает внутреннее напряжение, побуждающее изменить либо идеальные, либо реальные представления, либо не воспринимать информацию, приводящую к дисбалансу представлений. При этом в процесс вторгается цензурирующая инстанция, способная к созданию защитных механизмов. Формирующаяся защита выполняет роль ограждения сознания от информации, которая может разрушить целенаправленное мышление, построенное в соответствии с наличной моделью мира. Ведь цель, организующая мышление и поведение, определяется усвоенными ценностями, а поступающие сведения могут требовать серьезных корректив этих ценностей и даже всей иерархии в целом. Именно в этом плане психологическая защита может рассматриваться как система стабилизации личности, проявляющаяся в устранении или сведении к минимуму отрицательных эмоций, чувства тревоги, возникающих при критическом рассогласовании картины мира с новой информацией [103].
Общая черта рассматриваемых видов защиты — их неосознанность. Внешние проявления вторжения защитных механизмов в нормальную психическую жизнь человека разнообразны и обнаруживаются как в изменении самого поведения, так и в его интерпретации. Получив неприятную информацию, человек может срочно снизить ее значимость (по типу «не очень-то и хотелось»), или изменить (снизить) уровень своих притязаний вслед за осознанием невозможности их реализации, или исключить из рассмотрения факты, связанные с действиями, которые он не хочет выполнять. Фрейд писал [203, с. 382]: «В теории психоанализа мы, не колеблясь, предполагаем, что курс умственных событий автоматически регулируется принципами удовольствия. Иными словами, мы считаем, что ход этих событий неизменно запускается напряжением неудовольствия и он получает направление, такое, что его конечный выход совпадает с понижением этого напряжения или с производством удовольствия». В частности, с его точки зрения, творческое поведение — это способ изживания гнетущих эмоций, возникающих при конфликте и продолжающихся до тех пор, пока не будет достигнут для них терпимый уровень [202].
Представление человека о себе и окружающем мире отливается в систему ценностей. Текущее поведение строится в зависимости от результатов соотнесения нового факта с действующими ориентирами. Отсюда ясно, что подлинная система ценностных критериев оказывает постоянное влияние на восприятие, запоминание, суждение, принятие решения на всех стадиях продвижения информации от сенсорных входов к двигательной или мыслительной реакции на нее. На пути взаимодействия с внешним миром вклинивается цензура. Она разделяет воздействия на допустимые и недопустимые, т. е. противоречащие выработанным убеждениям. Фрейд назвал цензуру стражем на пороге сознания [199].
По мере продвижения травмирующей информации от систем воспринимающих к управляющим реакциям человека вклиниваются различные виды психологической защиты. Наиболее изученные из них получили специальные названия: отрицание, подавление, рационализация, вытеснение, проекция, идентификация, отчуждение, замещение, сновидения, сублимация, катарсис.
Как трудно найти в себе силы найти в себе слабости.
Е. Ж. Карабичевский
Отрицание — стремление избежать новой информации, не совместимой со сложившимися представлениями о себе. Защита проявляется в игнорировании потенциально тревожной информации, уклонении от нее. Это как бы барьер, расположенный прямо на входе воспринимающей системы, не допускающий туда нежелательную информацию, которая необратимо теряется для человека и не может быть впоследствии восстановлена. При отрицании внимание переориентируется таким образом, что человек становится особо невнимательным к тем сферам жизни и граням событий, которые чреваты для него неприятностями, могут его травмировать, тем самым он отгораживается от них. Избегаются темы, ситуации, книги, кинофильмы, подозреваемые в провоцировании у себя нежелательных эмоций. Отрицание как бы устраняет возможность неприятного переживания. Человек либо отгораживается от новых сведений («есть, но не для меня»), либо не замечает их, считая, что их нет (рис. 6).
При отрицании не регистрируется изменения физиологических показателей, которые обычно сопутствуют восприятию травмирующих сведений и могут быть зафиксированы при других видах защиты [87]. Таким образом, при отрицании информация не проходит, отметаемая прямо с порога. Из сказанного следует, что обобщенная оценка значимости поступающей информации — ее новизны и эмоциогенности — производится еще до ее фиксации. В результате защита по типу отрицания включается вследствие предварительного восприятия и грубой эмоциональной оценки. Тогда информация о событии полностью исключается из последующей обработки. Например, утверждение «я верю» обозначает некоторое особое состояние психики, при котором все, что входит в конфликте с предметом веры, имеет тенденцию не восприниматься. Вера организует такое отношение ко всей поступающей информации, когда, сам того не подозревая, человек подвергает ее тщательной предварительной сортировке, отбирая только то, что служит сохранению веры. По той же причине затруднено воздействие средств массовой информации на национальные стереотипы. Люди стремятся избегать всего, что вносит существенный диссонанс в их систему установок и ценностей. Отрицание встречается при опасных заболеваниях — тогда больные либо вообще игнорируют свое заболевание, либо придают значение менее тяжелым симптомам. Подобная реакция встречается не только у самих больных, но и у их близких родственников. Можно провести некоторую аналогию между механизмом отрицания и переключателем, который переводит внимание так, что кого-то или что-то мы «в упор» не видим и не слышим. В отличие от других защитных барьеров, отрицание осуществляет селекцию сведений, а не их трансформацию из неприемлемых в приемлемые.
Часто люди гордятся чистотою своей совести только потому, что они обладают короткой памятью.
Л. Н. Толстой
При подавлении защита проявляется в блокировании неприятной, нежелательной информации либо при ее переводе из воспринимающей системы в память, либо при выводе из памяти в сознание. Соответствующая информация снабжается как бы специальными метками, что затрудняет последующее произвольное ее воспоминание — блокирует ее — хотя информация, маркированная таким образом, в памяти сохраняется (рис. 7).
Действительно, показано, что для перевода информации из кратковременной памяти в долговременную не требуется осознанной концентрации внимания на этом материале — перевод может быть подсознательным. Но для закрепления следов в долговременной памяти они должны быть особым образом маркированы, эмоционально окрашены. Только эта окраска определяет произвольное вспоминание. Внешне подавление может выглядеть как упорное забывание травмирующих сведений, навыков. Чаще других подавляется переживание сексуальных побуждений, страха, собственной слабости, агрессивных намерений против родителей и других авторитетных лиц.
Отмечая особенности подавления, можно вспомнить слова Монтеня [128, с. 84]: «В чем повинен половой акт, что все как один не решаются говорить о нем без краски стыда на лице и не позволяют себе затрагивать эту тему в благопристойной беседе? Мы не боимся произносить — убить, ограбить, предать. Нельзя ли отсюда вывести, что чем меньше мы упоминаем его в наших речах, тем больше останавливаются на нем наши мысли». Здесь описывается хорошо известный факт, — несмотря на то, что информация о половом акте в памяти хранится, выход ее в сознание, а тем более в беседу — подавляется. Бессознательное не вполне непроницаемо для сознания. Как считал Л. Н. Толстой, бывают моменты, когда сознание угадывает глухую и невнятную его речь. «Только в самой, самой тайной глубине души своей Пьер говорил себе, объясняя свою распущенную жизнь, что сделался таким не оттого, что природа его влекла к этому, а оттого, что он влюблен несчастливо в Наташу и подавил в себе эту любовь» [186, с. 112].
Поскольку подавление воздействует на информацию, когда она уже продвинулась до систем памяти, то эта информация успевает обрасти физиологическими (вегетативными) компонентами. Они сохраняются и обнаруживаются и после подавления, т. е. исключения из воспоминаний, травмирующего фактора. Так, подавленные влечения и мотивы могут проявляться в невротических симптомах: обмолвках, описках, неловких движениях, навязчивых состояниях. Эти симптомы в символической форме отражают связь между реальным поведением и вытесненной информацией. В процессе психотерапии в момент осознания причин конфликта осуществляется возвращение возбуждения из физиологической сферы в психическую. Теперь конфликт поддается управлению с помощью мыслительной деятельности (перестройки иерархии ценностей). Его можно ослабить или вовсе нейтрализовать и тем самым достигнуть желаемого улучшения самочувствия.
Лисица, которая не смогла нарвать винограда, сказала, что он незрелый.
Армянская поговорка
Рационализация — психологическая защита, связанная с осознанием и использованием в мышлении только той части воспринимаемой информации, благодаря которой собственное поведение выглядит как хорошо контролируемое и не противоречащее объективным обстоятельствам. При этом травмирующая, неприемлемая часть ситуации удаляется из сознания, особым образом преобразовывается и после этого осознается в преобразованном виде. Защита осуществляется с помощью построения убедительных доводов для оправдания своих социально неприемлемых желаний и действий. Главная особенность рационализации состоит в попытке создать гармонию между желаемым и реальным положением постфактум и тем самым предотвратить потерю самоуважения (рис. 8).
Предметом рационализации могут явиться мотивы, которые человек считает причинами своих поступков. Например, не желая сознаться себе, что совершил определенные поступки по эгоистическим мотивам, он так «хорошо» все себе объясняет, что сам начинает верить в «чистоту своих помыслов», или, не имея душевных сил признаться самому себе в том, что потерял хорошую должность по собственной вине, человек убеждает себя в том, что ушел с работы добровольно [113]. Банальные варианты детской и подростковой рационализации: получив низкую оценку на экзамене, ученик объясняет ее либо своей незаинтересованностью в предмете, либо необъективным отношением к нему учителя, либо низким уровнем преподавания.
Ощущение своей неполноценности, ущемленности в чем-либо подталкивает к таким формам рационализации, как расизм. В цивилизованном обществе расизм — явление социально неодобряемое, поэтому человек с подобными предрассудками для сохранения самоуважения должен вуалировать их с помощью наукообразной аргументации. Вот характерный пример. В 1945 г. Юнг [по 205, с. 183] провел опрос на севере и юге США, задавая белым два вопроса: Были ли все люди созданы равными? Равны ли негры и белые?
На первый вопрос даже на Юге ответили утвердительно 61% опрошенных, а на второй — 4%. На Севере соответственно 79% и 21%. Приведенные данные, таким образом, свидетельствуют, что белые люди согласны — да, теоретически все люди рождаются равными, но практически — нет: не может негр быть равным мне, белому, иначе белому трудно изыскать причину для того, чтобы гордиться собой.
Рационализация — это всегда оправдательное отношение к своему поведению и своим принципам. Так, некоторые современные националисты выступают против обучения ребенка второму языку в раннем возрасте, мотивируя свое противодействие соображениями замедления интеллектуального развития, в то же время доказано, что раннее двуязычие только способствует развитию интеллекта, а обращение к подобной псевдонаучной аргументации лишь маскирует национальные предрассудки. Обычно считается, что если человек верит в свои слова, то он говорит правду. Однако субъективная убежденность в собственной искренности ни в коем случае не служит критерием истинности. Мотив поступка не обязательно совпадает с причиной, предшествовавшей действию: оправдательные мотивы выдвигаются и осознаются после совершения действия. Например, непосредственной причиной драки с хулиганом может выступать необходимость самозащиты, а при последующем объяснении выдвигается мотив сохранения человеческого достоинства, общее убеждение в социальной вредности хулиганства и т. п.
Рационализация тесно связана с социальными нормами. Как известно, нормы поведения для мужчин и женщин при одних и тех же обстоятельствах различаются, имеет место так называемый двойной сексуальный стандарт. В соответствии с ним для мужчины добрачные и внебрачные связи считаются допустимыми, а для женщины они традиционно недопустимы [53]. Поэтому мужчинам не возбраняется интерпретировать возбуждение, испытываемое в присутствии понравившейся женщины, как сексуальное, а женщины исключают саму возможность такого понимания своего состояния в присутствии мужчины (это вызывает у них внутренний конфликт). Все это побуждает женщину рационализировать подобное эмоциональное возбуждение, объясняя его себе причинами романтическими.
С другой стороны, традиции вынуждают мужчин рационализировать переживания страха, поскольку мужской добродетелью считается смелость. В одном из психологических исследований симпатичная девушка (экспериментатор) встречала идущих по мосту мужчин, предлагая им принять участие в эксперименте и давала свой телефон. В результате выяснилось, что среди позвонивших ей — число мужчин, познакомившихся с ней на висячем, сильно раскачивающемся мосту, существенно превышало число тех, кто встретился с ней на обычном, устойчивом мосту. Испытывая страх и вызванное им волнение на висячем мосту и не желая себе в этом признаться, большинство мужчин интерпретировали свое эмоциональное возбуждение как интерес к девушке [53].
Гармония между реальным поведением человека и его представлением о должном может быть достигнута с помощью двух вариантов рационализации: либо повышением ценности совершенного поступка, достигнутого результата, либо понижением ценности поступка, который совершить не удалось, или результата, который не достигнут. И в том, и в другом случае изменения направлены к уменьшению диссонанса между желаемым и действительным в соответствии с системой ценностей. Если бы своевременно не включилась защита по типу рационализации, — возникший диссонанс переживался бы человеком как тревога, огорчение, сожаление. Когда, не получив желаемое огорчаясь по этому поводу, он утешает себя, говоря «не очень-то и хотелось», он использует способ рационализации, названный «зеленый виноград». Другой механизм рационализации, направленный на преувеличение значимости достигнутого, называется «сладкий лимон».
Вот несколько примеров проявления рационализации по типу «зеленый виноград». Героине романа Л. Н. Толстого «Война и мир» Наташе Ростовой необходимо освободиться от мысли об измене своей любви к князю Андрею. После этого вечера Наташа не спала всю ночь и к утру решила в самой себе, что она никогда не любила князя Андрея... Внутренняя психологическая работа, подделывающая разумные причины под совершившиеся факты, привела ее к этому [186, с. 81]. Если задачу, которая в момент решения воспринималась как интересная и актуальная, решить не удалось, отношение к ней изменяется. Теперь, играя на понижение, человек склонен оценивать ее как несодержательную и неактуальную [185].
Когда человек демонстрирует пренебрежительное отношение к высшему образованию, не исключено, что он защищается от огорчения в связи с упущенной возможностью учиться. Такая версия укрепляется, если этот человек одновременно не жалеет усилий, чтобы дать высшее образование своим детям. «Не хочу пить, мне это не нравится, но что делать — обстоятельства, традиции, давление других заставляют!» В подобных ответах используется рационализация мотивировки, приемлемой для окружающих и самого пьющего, при которой он сохраняет возможность представить себя как жертву неблагоприятных обстоятельств и может чувствовать себя правым. Похвальба альковными подвигами тоже может выступать как защита от представления о себе как о сексуально неполноценном партнере — «сладкий лимон».
Идет ли рационализация по типу «зеленый виноград» или «сладкий лимон», все равно в ней проявляется потребность самооправдания. Еще древнегреческий философ Платон отмечал, что в своих бедствиях люди склонны винить судьбу, богов и все, что угодно, но только не самих себя [16]. Яркой иллюстрацией проявления этого свойства рационализации может служить следующая ситуация. На протяжении нескольких лет на учебных семинарах по теории изобретательства Г. С. Альтшулер практиковал проведение письменных работ на тему «Шкала оценки прожитой жизни» [40]. Слушатели получали задание выбрать универсальные параметры, по которым можно оценить жизнь любого человека. При этом с каких позиций эта шкала должна оценивать прожитую жизнь, не указывалось. Обнаружилось, что каждый слушатель выбирал параметры, по которым он сам набирал высокие баллы, хотя эти параметры и не были существенны для другого человека. Кто-то учитывал количество детей, кто-то — отношения с начальством, чувство юмора, уважение товарищей, число освоенных профессий, участие в жизни коллектива. Так проявились выработанные для защиты критерии, оправдывающие собственное поведение и помогающие самому себе поддерживать представление о «не зря прожитой жизни».
Люди редко примиряются с постигшим их унижением; они попросту забывают о нем.
Л. Д. К. де Вовенарг
Вытеснение связано с избеганием внутреннего конфликта путем активного выключения из сознания — забывания истинного неприемлемого мотива. Вытеснение обеспечивается работой цензуры, отвергающей неприемлемую информацию, попавшую в сознание, при этом возникает ощущение ее забывания (рис. 9). Как принцип сохранения отсутствующего переживания вытеснение впервые описал Фрейд [201]. Среди причин подобного явления он указал намерение избежать неудовольствия, которое вызывается данным воспоминанием. Вытесняя травмирующий мотив, человек апеллирует к ложному, скрывая истинное положение те только от других, но и от себя.
Благодаря вытеснению, некоторые влечения не могут быть удовлетворены, и возникает конфликт. Он провоцирует повышение общей эмоциональности, которая в свою очередь побуждает использовать аффективную логику, связанную с выбором крайних вариантов в оценке действительности. Вместе с тем появляется тенденция к специфическим способам уклонения от трудностей — проявлениям инфантильности, фантазированию. Вытеснение осуществляет защиту от внутренних конфликтов в большей мере, чем от внешних травмирующих воздействий. Типичный пример вытеснения. Можно услышать от женщины: «Я не могу рожать второго ребенка, так как слаба здоровьем». На самом деле не исключено, что это мотив ложный, выдвигаемый вместо вытесненного — нежелания вновь ограничивать свою свободу множеством бытовых забот.
Что значит избавиться от тревоги, забыть страхи, не изменяя реальной ситуации? Это значит произвести коррекцию в своей системе ценностей, перестроить иерархию установок, внести изменения в картину мира, т. е. сделать нечто такое, чтобы та же ситуация оценивалась бы не столько трагично или забылась вообще. Типично вытеснение тягостных сведений, связанных с возникновением страха смерти. Так, врач-рентгенолог заболела раком легкого. От нее долго прятали рентгеновские снимки, но потом она их нашла и, будучи специалистом по рентгенодиагностике легочных опухолей с тридцатилетним стажем, воскликнула: «Ну зачем же вы их от меня прятали? Явная картина пневмосклероза!» [72, с. 84]. Другой пример приводит академик Н. М. Амосов: «Умирал Федоровский. Академик Шалимов прооперировал: опухоль неудалима, как и предполагали. Конечно, больному сказали, что все сделано радикально... И он поверил. Что значит инстинкт жизни! Опухоль явно прощупывалась, рвоты продолжались, и кахексия нарастала, а он, опытный, здравомыслящий профессор, хирург, надеялся на близкое улучшение почти до самого конца» [8, с. 269].
Вытеснение может осуществляться частично. Для понимания этой неполноты необходимо различать собственно мотив и отношение к нему. При неполном вытеснении отношение к истинному мотиву не вытеснено, оно сохраняется и проникает в сознание в виде чувства немотивированной тревоги, сопровождающегося иногда соматическими явлениями. Н. П. Бехтерева описывает, как однажды с ней произошел такой случай: «Я увидела у очень близкого мне человека признаки, как казалось, опасной болезни. Увидела на миг. Не усомнилась в диагнозе и мгновенно забыла то, что увидела. Две недели меня преследовало чувство, что что-то произошло. Тяжелое, страшное. Но что? Эти две недели я была вне контакта с больным. Не вспомнила и встретив его. И только вновь увидев признаки болезни уже усилившиеся, вспомнила все» [26, с. 66].
Характерный пример неполного вытеснения с соматическим сопровождением приводит и Фромм [205]. Писатель приходит к психоаналитику с жалобами на головные боли и приступы головокружения. Выяснилось, что он уже побывал у терапевта и тот ничего нее обнаружил — организм в порядке, однако самочувствие остается плохим. История писателя такова. Два года назад он перешел на работу, очень привлекательную с точки зрения денег. В житейском плане получение этой работы было настоящим успехом. С другой стороны, теперь он обязан был писать вещи, противоречащие его убеждениям. (Возник глубинный моральный конфликт, который привел к вытеснению.) Писатель потратил огромное количество энергии, пытаясь согласовать свои действия с совестью, изобретая сложные конструкции для доказательства того, что эта работа в действительности не затрагивает его интеллектуальной и моральной честности, но неудачно. Начались головные боли и головокружение. Нетрудно видеть, что появившиеся недомогания служили симптомом неразрешимого конфликта между тягой к деньгам и престижу, с одной стороны, и моральным ценностям — с другой. Как только писатель избавился от этой работы и вернулся к образу жизни, при котором он мог себя уважать, его состояние нормализовалось.
Повышенная тревожность, возникающая в результате неполного вытеснения, может привести либо к переоценке травмирующей ситуации (и тем снимается конфликт), либо к подключению других защитных механизмов, связанных, например, с избеганием. И то, и другое нормализует душевное состояние человека, но мешает социальной адаптации, поскольку отношение к ситуации, адекватное ее восприятие все же нарушено вторжением защиты.
Если выбор профессии сделан вынужденно, то представление о работе, о своем месте в будущей деятельности может быть насыщено отрицательными переживаниями и поэтому вытесняться из сознания. Вот пример из работы Е. В. Новиковой и И. А. Хухрева [137]. Девочка-отличница, краса и гордость семьи и школы, победительница олимпиад, готовит себя к карьере переводчицы. По окончании школы она подает заявление о поступлении в университет, но не проходит по конкурсу. Расстроенная неудачей и под давлением родителей, она соглашается на компромисс — поступает в педагогический институт. Однако при этом она обещает себе не соглашаться на работу в школе, а, получив диплом, вернуться к своей мечте и стать переводчицей. Здесь, провозглашен ложный мотив — движение к работе переводчика через педагогический вуз. Этот ложный мотив снял внутренний конфликт, возникший из-за неудачи при поступлении в университет, и позволил ей временно обрести психическое равновесие. Если за время обучения девушка не изменит своего отношения к профессии учителя, то ей будет трудно учиться: многое будет представляться ей ненужным и восприниматься как довесок к работе переводчика. Она будет гнать от себя мысль о том, как будет работать в школе, способна ли взаимодействовать с детьми. Попав по окончании института в школу, такая учительница окажется неподготовленной ни психически, ни профессионально, что обострит ее внутренний конфликт.
Таким образом, вытеснение обнаруживается в ошибках припоминания, поскольку ход мысли изменяется силою внутреннего протеста, исходящего из чего-то вытесненного или тесно связанного с ним по ассоциации.
Если человек стал сам хуже, то все ему хуже кажутся.
М. Ю. Лермонтов
Проекция — вид психологической защиты, связанный с бессознательным переносом неприемлемых собственных чувств, желаний и стремлений на другое лицо. Проекция проявляется, когда, столкнувшись с собственным неблаговидным поступком, нежелательным качеством, человек частично урезает информацию об этом, не допуская осознавания, что это его собственный поступок или качество. Допуская в сознание информацию о существовании неблагоприятного факта как такового, человек относит его не к себе, а к другому лицу или объекту, дополняя тем самым вытесненную часть информации (рис. 10).
Термин «проекция» ввел Фрейд [200], понимая ее как приписывание другим людям того, в чем человек не расположен себе сознаться. Он рассматривал проекцию как нормальный психологический механизм — процесс уподобления окружающий людей себе, своему внутреннему миру. Проекция дает возможность относиться к внутренним проблемам так, как если бы они происходили снаружи. Тогда к ним можно применить защиту как к внешним вредностям. Появляясь уже в раннем детстве, проекция выступает как наиболее частая форма защиты у взрослых. Проявление ее общеизвестны: низкорослый человек считает свой рост средним, старая дева возмущается распущенностью нравов, злой человек не верит в доброту других людей. Уподобление окружающих себе нашло отражение во многих пословицах и поговорках: честный считает всех правдивыми; нечестный думает, что все лгуны; клятвопреступник не верит клятвам; вор каждого подозревает; вор свою дверь запирает и т. д.
Понимание существа проекции проясняет, почему приписывание одним человеком каких-то неблаговидных поступков или свойств другому нередко оборачивается саморазоблачением первого и приводит к понижению для него привлекательности второго. Подобное саморазоблачение отмечал еще Лабрюйер: «Если вы тщательно присмотритесь к людям, которые не могут никого хвалить, всякого порицают и никем не довольны, то вы узнаете, что это те самые люди и есть, которыми никто не доволен» [108, с. 101]. Близкую позицию занимал А. А. Ухтомский. Он писал: «Когда люди осуждают других, то тем только обнаруживают своего же таящегося в себе двойника; грязному в мыслях все кажется грязным; завистнику и тайному стяжателю чудятся в других стяжатели; эгоист, именно потому, что он эгоист, объявляет всех принципиальными эгоистами» [190 с. 101].
При проекции информация трансформируется таким образом, что не сам человек враждебно настроен, агрессивен, жаден, а другое лицо — по отношению к нему. Подобная рокировка свойств отчетливо обнаруживается и в специальных психологических исследованиях. Так, показано, что больше половины лиц, осужденных за хищение, считает, что подавляющее большинство людей живет на доходы, полученные преступным путем, так как на одну зарплату, по их мнению, невозможно прожить; в группе законопослушных граждан такого мнения придерживались менее одной десятой опрошенных. В другом исследовании [по 66, с. 130] заключенного ставили в центр большой комнаты и экспериментатор говорил: «Я буду медленно приближаться к вам. Как только вам покажется, что подошел слишком близко, говорите „стоп“». Одни заключенные подпускали к себе на 30-40 см, другие на 2-3 м. В первой группе оказались осужденные за правонарушения ненасильственного характера, а во второй («не допускающие к себе близко») — осужденные за нарушения насильственного характера. В общем случае можно сказать, что поиск врага — защитный механизм, позволяющий переложить, спроецировать ответственность за собственные промахи и ошибки на «них».
Удобный фон для реализации проекции создает алкоголь. Как считает Б. С. Братусь [31], он потому и приобрел особое место в человеческой культуре, что предрасполагает к проекции. На начальных фазах опьянения возрастает состояние неопределенности восприятия (свойств собеседника и собственных), что как бы уравнивает их и облегчает проектирование своих качеств на других людей, снижая тем самым внутренний конфликт у каждого из собутыльников: «Ты меня уважаешь?» — «Я тебя уважаю».
Здесь важно обратить внимание на то, что человек с преобладанием защиты по типу проекции видит в других прежде всего самого себя. При общении у него нет собеседников, отличных от него. Подобное обеднение внутреннего мира человека Ф. М. Достоевский [по 126] назвал «двойником» и отметил, что только когда человек пробьет эту скорлупу и центр его интереса и тяготения сместится на другое лицо, тогда у него появится истинный собеседник.
Обладая положительной самооценкой, человек, как правило, уверен в себе и не нуждается в демонстрации особых достоинств своей персоны, у него нет желания непрерывно самоутверждаться. При низкой самооценке, напротив, человек часто недоволен собой, у него возникает конфликт между желаемым и реальным образами «Я», который провоцирует проекцию и тем самым ведет к установке на отрицательное восприятие окружающих. Поэтому низкая самооценка — ключевое звено в процессе возникновения предубеждений и предрассудков. Неоднократно отмечалось, что проекция играет заметную роль в формировании различных предрассудков: сословных, расовых и т.п. Механизм проекции позволяет понять, почему тот, кто помог человеку, испытывает к нему большую симпатию, чем те, у кого не было повода это сделать. В этом случае на другого проецируются собственные положительные качества и поступки, за которые этого другого и начинают любить. С другой стороны зло, причиненное другому человеку, например, жестокое и несправедливое обращение с ним, снижает привлекательность пострадавшего в глазах обидчика.
Возьми себе в образец героя... Наблюдай его, иди за ним вслед: поравняйся, обгони, слава тебе!
А. В. Суворов
Идентификация — разновидность проекции, связанная с неосознаваемым отождествлением себя с другим человеком, переносом на себя чувств и качеств, желаемых, но недоступных. Подобная обратная проекция еще в детстве помогает формировать систему ценностей и всю жизнь преодолевать чувство собственной неполноценности, недостатки своего характера, развивая у себя желаемые свойства и качества. Таким образом, идентификация — это процесс, в котором человек заимствует мысли, чувства или действия у другого человека, выступающего в качестве модели. Вообразив себя на месте модели, он может испытать состояние сочувствия, соучастия, эмпатии, т. е. понять, почувствовать другого через себя.
Идентификация развивается в детских ролевых играх — дочки-матери, пожарники, космонавты и т. д., выступая одним из механизмов становления самосознания. С ее помощью ребенок усваивает образцы поведения других значимых для него людей, т. е. активно социализируется. Она опосредует принятие женской или мужской роли, позиции взрослого, т. е. участвует в формировании «сверх-Я». Отсюда ясно, как важно, чтобы ребенок имел возможность общаться с такими взрослыми, с которыми он мог бы идентифицироваться, перенося на себя их положительные качества.
Включая в свой внутренний мир нормы, ценности и установки любимых и уважаемых им людей как свои собственные, человек из этих элементов формирует свой идеал — внутреннее представление, каким бы он хотел стать. Идеал постоянно развивается и дополняется разным образом в зависимости от возраста. Дошкольники подражают своему идеалу — любимому герою, копируя его в целом, все его качества — положительные и отрицательные. У младших школьников идеалы все еще имеют конкретный характер, воплощаясь в определенном человеке — учителе, родителе, товарище. Подростки уже способны отделить положительные черты от отрицательных и избирательно подражать отдельным свойствам людей. Поэтому в качестве идеалов у них выступают обобщенные образы как совокупность желаемых черт многих знакомых людей и литературных героев. Идентификация с героем помогает человеку встать на его точку зрения, принять его способы восприятия окружающего и разделить его представления о приемах разрешения конфликтов. Она дает возможность не столько понять, сколько почувствовать то, что чувствует герой, и, таким образом, научиться интерпретировать свои сходные состояния.
Осознание своих недостатков, особенно по сравнению с достоинствами других людей, вызывает у человека внутреннюю напряженность. Этот конфликт можно разрешать по-разному: закрыть глаза на свои недостатки, возненавидеть идеал, который служит прямым укором, и, наконец, полюбить идеал. Способность восхищаться и любить тех, кто лучше, создавать себе идеалы, предрасполагает к идентификации, тем самым формирует чувство собственного достоинства и повышает самоуважение. Самоуважение достигается в этом случае благодаря тому, что человек чувствует себя причастным к чему-то выше, лучше себя. Ощущение такой сопричастности помогает преодолеть индивидуальную слабость, беззащитность, ощущение бесцельности своей жизни [158].
Известно, что если кто-то осознанно приобщает кого-то к своим ценностям, — это процесс воспитания. Когда же человек сам по внутреннему побуждению приобщается к ценностям другого или обобщенным идеалам, это самовоспитание. Важно подчеркнуть, что идентификация служит средством самовоспитания, а ее основу составляет эмпатия как чувство эмоциональной общности, отождествления с чувствами и состояниями другого человека.
Проекция и идентификация имеют свои ограничения. Как исключительная центрированность человека на себе, так и полное уподобление другому, отождествление с его ценностями означают прекращение развития собственной индивидуальности. Только уравновешенность этих взаимодополняющих форм защиты способствует гармонии внутреннего мира человека.
Человек греховный — это человек в состоянии внутреннего отчуждения.
Георг Гегель
Отчуждение — психологическая защита, связанная с изоляцией, обособлением внутри сознания травмирующих человека факторов. При этом неприемлемая информация как бы капсулируется, тем самым блокируется от доступа к остальным зонам сознания: возникает двуплановость. В результате связь между травмирующими событием и его эмоциональной оценкой нарушается. Для отчуждения характерна утрата чувства эмоциональной связи между неприемлемыми событиями и собственными переживаниями по их поводу, хотя реальность этих событий осознается [193]. Возникновение отчуждения как способности выйти за пределы собственного Я связано со сменой позиции в совместной деятельности. Ограниченное отчуждение имеет положительный смысл — постижение нового в его противоречиях. Свобода человека также предполагает способность к самоотстранению. Если человек не в силах все время терпеть самого себя, он может отмежеваться от чего-то в себе. Тогда возникает необходимая внутренняя дистанция между приемлемой и неприемлемой частями Я, позволяющая занять в отношении себя или какого-то своего состояния или качества новую позицию.
Поведение по принципу «так должно быть» (с фиксированных позиций) приводит к отчетливому отделению проявлений специфических переживаний от содержательной их части [87]. Переживания вытесняются из поля сознания (напряженность ослабляется), остается лишь их содержательный аспект. Франкл [192] описывает состояние острой деперсонализации как типичную защиту для первой фазы пребывания человека в нечеловеческих условиях концлагеря. Неоднократно отмечено, что в момент пыток, ощущения сильной боли иногда возникает чувство некоторого удаления, отстранения от этой боли: «Это происходит с моим телом, но не со мной» [130]. Здесь отчуждение выступает как внутренняя анестезия, дающая возможность отгородиться от душераздирающих физических или психических страданий. Бывают ситуации, облегчающие расщепление, создание второй взаимоисключающей позиции, допускающей в дальнейшем отчуждение от любой из них. Например, появление отчима способствует тому, чтобы сын увидел в матери женщину и стал способным к отчуждению ее в некоторые моменты как матери.
С отчуждением связаны феномены дереализации, деперсонализации, расщепления личности (множественности Я). По Фрейду, самоотчуждение ведет либо к потере своего Я — деперсонализации, либо к утрате чувства реальности окружающего мира — дереализации. Гиперболизация меры отчуждения ведет или к полной растворенности во внешней среде или к полному отрицанию ее значения, замыканию в себе.
В следственной практике известны ситуации, когда человек, совершивший тяжкое преступление в состоянии аффекта, не может осознать собственное участие в содеянном. Например, не отрицая своего присутствия в сцене убийства, он опознает предметы, с помощью которых было совершено убийство, как свои, но вопреки всякой очевидности и несмотря на вещественные доказательства, утверждает, что не совершал этого поступка, поскольку не переживает его как собственный. Здесь имеет, место состояние дереализации, т. е. защита по типу отчуждения.
Деперсонализация связана с отчуждением одной части личности человека (неприемлемой и травмирующей его) от другой части его же личности, которая вполне для него приемлема. Пока существует такое отчуждение, достойная часть личности не переживает по поводу поступков недостойной и тем самым не берет на себя ответственности за них. Проблема преодоления человеком такой отчужденности и обретения внутреннего единства, гармонии, душевного равновесия от воссоединения с самим собой исторически тесно сочеталась с осознанием своей греховности, т. е. с осознанием других, отвергаемых частей своей личности. Сам факт отчуждения Гегель [51] рассматривал как необходимый момент развития, считая, что в акте отчуждения есть положительные элементы — становление самосознания, поляризация добра и зла, возникновение нравственной вменяемости.
Таким образом, отчуждение расширяет возможности человека, создавая ему условия для осмысления своих поступков. Самоотстранение от чего-то позволяет обрести внутреннюю свободу и поддерживать достойный образ жизни. Если же отношения между желаниями человека и возможностью их признания в себе разрываются, то отчуждение становится фактором, обостряющим восприятие личностью своих нравственных устоев.
Убитому горем выговориться — что голодному поесть.
Поговорка
Замещение — психологическая защита, осуществляющая перенос действия, направленного на недоступный объект, на объект доступный; тем самым разряжается напряжение, созданное неудовлетворенной потребностью. Механизм замещения организует такую связь между двумя деятельностями, когда реализуемая, хотя бы отчасти, разрешает проблемы недостижимой. Существо замещения связано с переориентацией реакции. Когда один путь оказывается закрытым, то нечто, противящееся нашему желанию, находит себе другой выход. Однако способность человека переориентировать свои поступки с лично недопустимых на допустимые или с социально-неодобряемых на одобряемые ограничена. Ограничение определяется тем, что наибольшее удовлетворение от действия, замещающего желаемое, возникает у человека тогда, когда мотивы обоих действий размещены на соседних или близких уровнях иерархически организованной системы его мотивов (рис. 11).
Замещение более эффективно, т. е. внутреннее напряжение лучше разряжается, если с его помощью удалось хотя бы частично достичь исходной цели. Например, один человек хочет наказать другого человека, зреет желание побить его, но если это для первого неприемлемо, он замещает рукоприкладство откровенными и нелицеприятными в адрес второго словами [73]. Отрицательная реакция потерпевшего служит доказательством успеха замещения — внутренняя напряженность у первого падает. Другой распространенный способ замещения наблюдается, когда, исчерпав аргументацию, человек приходит в ярость и срывается на крик.
Если невозможно не только побить или обругать обидчика, но даже как-либо обнаружить свое отношение к нему, то напряжение разряжается замещением объекта, т. е. заменой мишени агрессии — человек направляет свои действия на другого человека или предмет. При прочих равных условиях замещение одного действия другим эффективнее, чем замещение его разговором. В структурах замещения особую роль исполняют ритуалы. Например, ритуал омовения может замещать чувство вины и побуждаемые им разрушительные импульсы [205]. Здесь надо обратить внимание на то, что ритуал имеет, два неравнозначных следствия: защиту психического равновесия человека и закрепление и сохранение в символических формах подсознательных, травмирующих его импульсов.
Сравнение замещения разными видами деятельности по их эффективности показало, что хотя словесная активность обладает меньшей замещающей ценностью по сравнению с двигательной, она все же способствует уравновешиванию эмоциональной сферы.
Стандартным замещением грубой силы, нацеленной на наказание или оскорбление, служит брань и словесные оскорбления. Они используются как предохранительный клапан для выхода переполняющих человека чувств, предотвращая их физическое воздействие. Показано, что у человека, привыкшего решать свои проблемы с помощью грубой силы, запас слов-табу меньше, чем у несклонного к дракам завзятого сквернослова [220]. «Человек, которому наступили на мозоль, либо ударит вас, либо обругает. Одновременное обращение к тому и к другому происходит редко... Так что верно мнение, что тот, кто первым на свете обругал своего соплеменника, вместо того, чтобы, не говоря худого слова, раскроить ему череп, тем самым заложил основы нашей цивилизации» [220, с. 314].
Замещение исходной деятельности может реализоваться не только переходом на другой объект или к другому действию (брани), но и переводом ее в иной план — из реального мира в мир утешительных фантазий. Эти фантазии восполняют его слабости, уводят от суровой реальности в мир обманчивых, но приятных, успокоительных ситуаций. Еще Маркс писал: «Слабость всегда спасалась верой в чудеса; она считала врага побежденным, если ей удавалось одолеть его в своем воображении» [123, т. 7, с. 123].
Если стоящая перед человеком задача слишком трудна, и он не может сохранить поведение, пристойное для взрослого, он замещает его низшими, детскими формами — эгоистическими и безответственными, когда допустимы и капризы, и истерики. Описан случай [191], когда девушка, отец которой только что сказал, что у него боли в руке и он опасается паралича, бросается на землю и в истерике катается по ней. Это повторяется через несколько дней с той же силой и принуждает девушку обратиться к врачу. Во время психотерапии она осознает, что истинной причиной такого поведения служит страх ухаживать за парализованным отцом и вести суровую жизнь сиделки. Подобная перспектива показалась ей настолько невыносимой, что возникло замещающее поведение. Известный психолог Жане обратил внимание на то, что человек откатывается к ранним низшим формам поведения, когда он не выдерживает напряжения, которого требуют от него высшие формы поведения. Появляющиеся низшие формы демонстративны и призваны замаскировать заместить, отодвинуть поведение, которое человек не хочет принять.
Голодной курице просо снится.
Поговорка
Сновидение — вид замещения, где (как и в замещении) происходит переориентация — перенос недоступного действия в иной план — из реального в мир сновидений. Действия, обладающие замещающим характером, разворачиваются в сюжете сновидения и конструируются в процессе контакта человека со своим прошлым. Пояснение особенностей этого типа защиты начнем с ряда примеров. Так, у лиц, не ведущих регулярной половой жизни, сексуальные сны регистрируются в 2-3 раза чаще, чем у семейных. Женщины, не состоящие в браке, нередко переживают в сновидениях картины бракосочетания или супружеской жизни [212]. Лица с ориентацией на социальный успех реализуют в сновидениях достижение желаемого положения. Длительно болеющие люди видят сюжеты выздоровления. Острое состояние голода вызывает сны, связанные с употреблением пищи.
Почему действия, недоступные наяву, становятся возможными во сне? Вероятно, во время сна цензура ослабляется, и из подсознания в ткань сновидения пробиваются истинные влечения и мотивы, вплетая в сюжет соответствующие образы. Важно подчеркнуть, что реализация в сновидениях осознаваемых или неосознаваемых желаний осуществляет замещение, т. е. может приводить к нормализации состояния во время бодрствования.
Наиболее отчетливо переориентация обнаруживается в сновидениях детей. Обратимся к примерам из коллекции Фрейда [203]. Трехлетняя девочка днем каталась на лодке, ей это очень понравилось, но показалось недостаточным. Ночью она видела сон и утром объявила, что всю ночь проплавала на лодке по озеру. Мальчик двух лет подарил любимому дяде корзину вишен. Вишни были очень вкусные, он успел съесть лишь немного, о чем, очевидно, жалел. Утром он проснулся с радостным сообщением: «Герман (т. е. он сам) съел все вишни!» [203, с. 318]. Один из габровских анекдотов обыгрывает феномен замещения в сновидениях детей.
- Папа, мне приснилось, что ты купил мне маленькую шоколадку.
- Если будешь слушаться, то тебе приснится, что я купил тебе большую шоколадку!
К работе сновидения Фрейд относит превращение понятий и состояний (незрительных по своей природе) в зрительные образы. Назначение этой трансляции понятий и эмоций в образы — зашифровывание истинного смысла мотивов и превращение скрытых желаний в невинный по своему содержанию явный материал. Анализируя сновидения, Фрейд разделил их на три группы. К первой он отнес сновидения, где вытесненные желания появляются в незамаскированном виде. Такие сны типичны для детей (корзина с вишнями). Во вторую группу вошли такие, где вытесненные желания обнаруживаются в фабуле сновидения, но в замаскированном виде. В третью объединены сновидения с недостаточной маскировкой, когда дефицит маскировки обнаруживается в ощущениях страха, который может сохраняться и после пробуждения.
Пример проявления в сюжете сновидения в недостаточно замаскированном виде неудовлетворенного желания жизни — яркой и красочной — описан в рассказе М. М. Коцюбинского «Сон». «Что-то мутное оседало на сердце. Это начиналось дома, а заканчивалось здесь, в бесцветной городской скуке, словно длинная ржавая цепь... По утрам ... он выслушивал женины сны, прозаичные и скучные, как действительность, наскоро пил чай за столом, покрытым крошками хлеба, со следами мокрых стаканов и посудой, оставшейся там еще от ужина, и спешил на службу, провожаемый нечесаной женой в старом халате. И так день за днем. И вот однажды он увидел сон о далекой, почти экзотически красивой стране, где встретил чуткую к красоте женщину, без слов понимавшую его тоску по прекрасному» [по 7, с. 91].
Средствами маскировки истинного желания в сновидениях служат, по Фрейду [199], операции сгущения, смещения, передвигания и изобразительности. Сгущение — объединение, слияние нескольких желаний в единую сцену, целостный образ или сведение всего содержания образа к небольшой части его элементов. Например, Анна Каренина, героиня одноименного романа, почти каждую ночь видела один и тот же сон. Ей снилось, что оба вместе (Каренин и Вронский) были ее мужьями и они расточали ей свои ласки. Каренин плакал, целуя ее руки, и говорил о том, что ему теперь хорошо. Вронский был тут же, и он тоже ее муж. Она удивлялась тому, что прежде ей казалось это невозможным, объясняла им, смеясь, что это гораздо проще и что они оба теперь довольны и счастливы [187]. Л. Н. Толстой показывает здесь, как несовместимые желания Анны — жить в семье, сохранив сына, и жить с любимым, породившие у нее душевный конфликт, — слились в общей сцене. Причиной подобного сгущения послужила защита, создавшая возможность разрядить душевное напряжение.
Смещение — замена в сновидении желания или объекта, которые не пропускаются цензурой, на другие, ассоциативно связанные с маскируемыми, менее тревожные и потому пропускаемые [199]. Появившиеся в сновидении образы создают через, ассоциации намек на отсутствующие недоступные желания. Так, в первое время после смерти матери нередко возникает конфликт между страстным желанием увидеть мать хоть во сне и травмирующими представлениями о ее смерти. Этот конфликт разрешается с помощью смещения, и в сновидении появляется не сам образ матери, а какая-либо из любимых ею вещей или что-либо другое, связанное с ней по ассоциации.
Маскировка в сновидениях связана с использованием особых символов. Фромм [244] выделяет три типа таких символов условные, случайные и универсальные. Условные опосредованы социально. Они возникли как результат соглашения, и для них характерно отсутствие глубинной связи между самим символом и тем, что он обозначает. Случайные символы субъективно связаны с какой-либо ситуацией лишь для данного лица. Универсальные — характеризуются глубинной объективной близостью символа с предметами и явлениями, которые он обозначает, и в этом смысле они общие для всех людей (рис. 12).
Универсальность символов языка сновидений связана так же, как и универсальность языка мифов, с особенностями человеческого тела, его ощущениями и представлениями. В «Преступлении и наказании» Ф. М. Достоевского [67] Раскольников, терзаемый сомнениями в своем праве убить старуху-процентщицу, видит сон: пьяные мужики беспощадно бьют слабую, лошаденку, впряженную в тяжелый, сверх меры нагруженный воз. Он — ребенок — бросается к ним, умоляет не мучить лошадку, но в ответ мучители только смеются и еще яростнее избивают несчастную лошадь. В конце концов она падает и издыхает под их ударами. Проснувшись, Раскольников спрашивает себя, зачем он подвергает себя нечеловеческим душевным мукам, зачем истязает сам себя? Образ избиваемой лошади он сразу воспринимает как символ своей души. Его совесть — та же несчастная лошадь, которую он обрек на непосильное бремя. Здесь можно отметить, что конь, как символ души, универсален для многих мифов и сказок.
Когда у человека возникают внутренние трудности, он ищет выход из положения — пытается организовать деятельность, направленную на реальное изменение переживаемой ситуации. Если это не удается, включается один из видов защиты, замещает желаемое символами сновидения, и тем до некоторой степени облегчает бремя психической перегрузки [212].
Великий Леонардо был человеком, в раннем возрасте превратившим свою сексуальность в стремление к знанию.
Зигмунд Фрейд
Сублимация — психологическая защита, осуществляющая переориентацию сексуального или агрессивного потенциалов человека, реализация которых входит в конфликт с личностными социальными нормами, в приемлемые и даже поощряемые обществом формы творческой деятельности (рис. 13). В этом смысле сублимация — особая форма защиты по типу замещения, поскольку она связана с переориентацией. Однако здесь замещается не сам объект (неприемлемый приемлемым), а способы взаимодействия с ним [73].
Сублимация — процесс, ведущий к переориентации с низших на высшие формы реагирования, способствующий разрядке энергии инстинктов в неинстинктивных формах поведения. Она включает перемещение энергии от объекта инстинктивных влечений к объектам иного рода, трансформацию эмоций, преобразование ее в социально приемлемые формы. На этом пути влечение меняет цель на далекую от тех, которые дают сексуальное удовлетворение. Благодаря этим исключительно сильным возбуждениям, имеющим первичный источник в сексуальности, открывается выход этой энергии в другие области, что приводит к значительному повышению психической работоспособности. Отклонение энергии от прежних объектов освобождает могучие силы для творческой деятельности [202].
С помощью сублимации Фрейд объяснял научную деятельность, художественное творчество. Для него творчество — это способ уменьшения напряжения. Разрядка психического напряжения наблюдается в момент «озарения». Он писал: «Часто исключительное чувство ясности в мыслях, чувство просветления заменяет собой сексуальное удовлетворение. Эффектом творческого поведения является разрядка накопленной (сдерживаемой) эмоции, устраняющей конфликт или ослабляющей его до уровня, допустимого в нормальной психической активности» [197].
Искусство есть необходимый разряд нервной энергии и сложный прием уравновешивания организма и среды в критические минуты нашего поведения.
Л. С. Выготский
Катарсис — психологическая защита, связанная с изменением системы ценностей, направленная на ослабление влияния травмирующего фактора. Для этого иногда привлекается некая внешняя, глобальная система ценностей, по сравнению с которой травмирующая человека ситуация теряет в своей значимости. Изменения в системе ценностей человека могут происходить только при значительных эмоциональных напряжениях, накале страстей, которому способствует усиление одних эмоций над другими (рис. 14).
Установлено, что одновременно протекающие близкие эмоции, накладываясь одна на другую, взаимно усиливаются. Например, при восприятии произведения искусства чувство восхищения его формой может усилить гордость, порождаемую оценкой нравственной ценности произведения, эмоциональное отношение к герою драмы непроизвольно актуализирует аналогичные житейские эмоции из личного опыта зрителя, усиливая сопереживание. Сочувствуя герою, человек одновременно переживает собственные важные, болезненные и тревожащие события. Сопереживая тяжелейшим страданиям героев драмы или трагедии, зритель иногда испытывает такой страх, ужас, горе, что в кипении всех этих эмоций реализуется катарсис, преодолевается, разрешается, душевный конфликт, и его собственное психическое состояние нормализуется.
Точно и ярко описал воздействие театра на людей через механизм катарсиса Шиллер: «Театр развертывает перед нами разнообразную природу человеческих страданий. Он искусственно вводит нас в сферу чужих бедствий и за мгновенное страдание награждает нас сладостными словами и роскошным приростом мужества и опыта... Все то, что чувствует наша душа в виде смутных неясных ощущений, театр преподносит нам в громких словах и ярких образах, сила которых поражает нас» «…искусство оказывает нравственное действие не только потому, что доставляет наслаждение, но и потому, что наслаждение, доставляемое искусством, служит само путем к нравственности» [214, с. 223].
Состояние творческого вдохновения для любого художника есть в сущности катарсис, при котором он очищается от внутренних конфликтов, возвышается над собой, над своими предрассудками, способен преодолеть субъективность. В этом плане становится понятным, как искусство реализует особые, высшие формы общественного сознания, достигая социально значимые цели — не познавательные, как наука, а направленные непосредственно на нравственное преобразование и совершенствование личности. Л. Н. Толстой писал, что так же как при совершенствовании знаний, более истинные, нужные знания вытесняют знания ошибочные и ненужные, при совершенствовании чувств посредством искусства, чувства низшие, менее добрые и менее нужные для блага людей вытесняются высшими, более добрыми, более нужными для этого блага [186]. В этом великий писатель видел назначение искусства.
В катарсисе достигается такой накал эмоционального напряжения, граничащего с аффектом, что оно несовместимо с аффектами от собственных переживаний, и последние как бы сгорают в его огне. Возникает состояние, когда в результате сильной эмоциональной разрядки человек приходит к переоценке своих базовых ценностей. Аристотель, который ввел термин «катарсис», считал, что это процесс очищения человека от дурных эмоций, аффектов путем воздействия на самые социально развитые эмоции — страх и сострадание.
Заканчивая анализ различных видов защиты, надо подчеркнуть, что не все они уравновешивают человека с самим собой за счет отвергания, полностью или частично, неприемлемой новой информации. Некоторые из них (идентификация, катарсис и сублимация) способствуют включению части этой новой информации в собственную систему ценностей, модифицируют модель мира и таким образом исключают возможный конфликт.
Усилия взрослых направлены в сущности на то, чтобы сделать ребенка удобным для себя.
Януш Корчак
Описанные формы психологической защиты складываются у взрослых людей постепенно, развиваясь из более примитивных, свойственных детям. Рассматривая незрелые формы, нетрудно заметить аналоги отрицания, замещения, идентификации, проекции, рационализации. Из многообразных защитных реакций, отмеченых у детей и подростков, наиболее типичны: пассивный протест, оппозиция, имитация, эмансипация и компенсация [114].
Пассивный протест проявляется в отказе от общения, в том числе с близкими людьми, от игр, пищи. Такая реакция чаще всего возникает у детей, внезапно оторванных от матери, семьи, привычной компании сверстников. Пассивный протест детей ближе всего к защите по типу отрицания.
Оппозиция — форма активного протеста против норм и ценностей взрослых. Она возникает в связи с чрезмерными требованиями, предъявляемыми ребенку или подростку со стороны родителей и воспитателей. Претензии, непосильная нагрузка, несоизмеримая с реальными возможностями ребенка, порождают у него внутреннее напряжение [191]. Оппозиция активизируется при утрате или снижении внимания со стороны близких (например, при рождении брата, появлении отчима) и нацелена на то, чтобы вернуть внимание близких. Ребенок представляется больным, прогуливает занятия, бежит из дома, совершает кражи. Подростки становятся особенно дерзкими, нарочито грубыми или начинают выпивать, употреблять наркотики. Все это — разнообразные способы замещения нормального поведения с целью привлечь к себе утраченное внимание: «Скорее обратите на меня внимание, помогите мне, иначе я пропаду» [114, с. 28]. Здесь возможны проявления и психической регрессии. Так, в семье, где родился еще один ребенок, старший начинает капризничать и дурачиться, как маленький. Нередко наблюдается и взрыв фантазирования.
Имитация — стремление подражать во всем определенному лицу, любимому человеку, герою. У взрослого подражание более локализовано: видя у другого понравившуюся черту, он может подражать только этому качеству, не распространяя свою положительную реакцию на все остальные. Соответственно и эмоциональное отношение к предмету подражания у взрослого более сдержанно. Имитация у детей — ранняя форма идентификации у взрослых.
Эмансипация — борьба детей за самоутверждение, самостоятельность, высвобождение из-под контроля и покровительства взрослых. Создается впечатление, что при эмансипации ребенок проецирует на себя черты взрослых людей, их способы поведения, права, возможности [114].
Компенсация — стремление восполнить и объяснить слабость и неудачливость в одной области успехами в другой. Например, хилый подросток утешает себя тем, что «зато» он отлично учится, а плохой ученик — тем, что «зато» он побеждает в драках. Подобная замена оценок напоминает рационализацию.
Обнаруживаются и некоторые элементы развития замещения. Так, провинившийся ребенок, для которого воспоминания об этом событии неприятны, вынужденный вспомнить о происшествии из-за «бестактного» вопроса взрослого, заменяет истинные факты ложными, описывающими событие так, как оно должно было бы развиваться согласно желаниям ребенка [113].
Можно обобщить представления о специфике каждого защитного механизма в целостную систему психологических барьеров, как организацию ловушек и преобразователей опасной для личности информации. Ее схема приведена на рис. 15.
Информация, представляющая для человека опасность разного рода, т. е. в разной мере угрожающая целостности его модели мира и представлению о себе, цензурируется по-разному. Наиболее опасная отклоняется уже на уровне восприятия, менее опасная — воспринимается, а затем частично трансформируется. Чем меньше поступающая информация грозит нарушить картину мира, тем глубже она продвигается от чувственного входа к двигательному выходу и тем меньше она вид изменяется на этом пути.
Отрицание. Игнорирование потенциально тревожной информации, уклонение от нее. Нежелательная информация не пропускается уже на входе воспринимающей системы. Она необратимо теряется для человека — не может быть впоследствии восстановлена.
Подавление. Блокирование неприятной информации либо при ее поступлении в память из воспринимающей системы, либо при выводе из памяти при вспоминании. Оно осуществляется путем такого маркирования информации, которое затрудняет последующее произвольное ее вспоминание. Задержанная информация сохраняется в каком-то виде и даже может проявляться в невротических симптомах.
Вытеснение. Фильтрация мотивационной компоненты информации при переводе ее из памяти на вход сознания. Осуществляется замена: неприемлемый мотив действий замещается приемлемым. Вместе с тем другие компоненты, касающиеся содержания действий и эмоциональной их оценки при приемлемом мотиве поступают в сознание и в таком виде осознаются.
Проекция. Замена в сознании компонентов информации, касающихся принадлежности себе неблаговидного действия или качества, на принадлежность этого качества другому конкретному лицу, замененная информация осознается.
Идентификация. Замена в сознании компонентов информации касающихся принадлежности другому лицу благовидного поступка или качества, высоко оцениваемого, но недостаточно выраженного у себя, на другие — относящие это действие или качество к себе самому.
Рационализация. Отфильтровывание и замена в сознании одновременно двух компонентов информации, касающихся истинных мотивов и оценки неблаговидного действия или качества. Социально неодобряемый мотив заменяется на социально приемлемый, оценка отрицательная при истинном мотиве — на положительную при измененном, теперь уже приемлемом мотиве. Аргументация социальной приемлемости нового мотива обеспечивается мышлением, а коррекция оценки — эмоциональной сферой.
Отчуждение. Отфильтровывание компонентов информации, касающихся отрицательной эмоциональной оценки собственных неблаговидных действий или качеств и их принадлежности себе. Они не заменяются на другие, а капсулируются и поэтому не отражаются в сознании, блокируются. Таким образом, прерываются связи между содержательной частью информации и ее оценкой. Человек не ощущает эмоциональной связи некоторого факта с собственным действием или качеством.
Замещение. Отклонение неприемлемого действия от исходной мишени и направление его либо на другую мишень, либо в другое пространство реализации, например, в мир фантазий.
Сновидение. Переориентация (по типу замещения) — перенос действия в иной план: из мира реальных событий в мир событий в фабуле сновидения, где реальные тревожащие факторы маскируются символами.
Сублимация. Переадресация (по типу замещения) энергетического потенциала с сексуальных и агрессивных реакций на творческие усилия. Способ реализации сексуальных и агрессивных импульсов заменяется на приемы и объекты приложения творческих усилий. Защита реализуется с участием эмоциональной сферы.
Катарсис. Перестройка самой системы ценностей человека. В отличие от других видов защиты воздействие катарсиса не приводит к изменению отношения к локальному событию или к перемене направленности действия под влиянием сложившейся системы ценностей. Необходимым условием перестройки системы ценностей выступает чрезвычайно мощное возбуждение эмоциональной сферы. Исходная система ценностей корректируется таким образом, что та область в ней, с которой соотносится травмирующее действие или качество как бы сужается и тем самым относительный вес этого действия понижается. Механизм защиты состоит в изменении масштаба значимости.
Из приведенной схемы видно, как, в каких структурах и в какой последовательности инерционная, окостенелая система барьеров служит препятствием на пути сохранения душевного равновесия и психического здоровья. В контексте данной книги особенно важно, что она ограничивает свободный полет фантазии, работу интуиции, творческие достижения. Понятно, почему чрезвычайно актуальны все допустимые способы снижения, снятия, преодоления этих барьеров. К этим проблемам обратимся в следующем разделе.
Жизненный путь человека означает непрерывное преодоление не только внешних препятствий, но и стареющих форм своего собственного сознания, чтобы возродиться на более высокой ступени.
Ромен Роллан
Творчество предполагает свободу. В чем эта свобода? В отсутствии преград для полета мысли, в способности смотреть на события с разных точек зрения, в многообразии способов взаимодействия с миром. Между тем на пути непредвзятого восприятия окружающих вещей и событий встают психологические барьеры. Они, как шоры, фильтры, линзы, ограничивают, частично заслоняют и искажают восприятие мира. Коль скоро какую-то часть мира человек не воспринимает, а другая для него деформирована, он может не усмотреть объективные закономерности во внешней среде, что, в свою очередь, резко сокращает и ограничивает разнообразие гипотез, выдвигаемых при решении задачи. В то же время не упустим из виду и то, что система психологических барьеров формируется и укрепляется вместе с развитием личности как системы защиты ее от травмирующих факторов, угрожающих положительной самооценке. Казалось бы, для облегчения проявлений творческих возможностей личности хорошо бы избавиться от этих барьеров. Однако барьеры, поставленные на всем пути движения информации, выполняют еще одну роль — конденсируют, фокусируют, собирают мысль, не позволяя ей чрезмерно растекаться. Это подобно течению реки в теснине, где воды даже маленькой речушки могут быть глубокими и быстротечными. Поэтому вопрос должен стоять не о снятии барьеров, а об их оптимальном расположении и допустимой высоте, с тем, чтобы ограничить движение мысли по одним направлениям и освободить другие.
Барьеры логического мышления формируются и поддерживаются групповыми нормами: возрастными, половыми, семейными, национальными, профессиональными. Если человек не считается с какими-то нормами или не подчиняется им полностью, он противопоставляет себя определенной группе людей (принявшей их), и в этом субъективная трудность преодоления логических барьеров. С другой стороны, облегчающим фактором служит осознание норм. Осознав общественную норму и свою, отличную от нее, человек может полнее аргументировать точку зрения, противоположную общепринятой, и тем самым облегчает себе противостояние [104].
Может возникнуть впечатление, что подсознательные барьеры преодолеть легче, поскольку они знаменуют собой противопоставление человека только самому себе. Однако неосознанность их влияния на собственное поведение и глубинные их связи с физиологией затрудняют противодействие им. Условием для понижения степени влияния подсознательных факторов выступает осознание отдельных сторон их механизмов. Разработано несколько специальных приемов, облегчающих вывод в сознание подсознательных представлений. Такую роль могут выполнять методы свободных ассоциаций и психоаналитической беседы [205]. Цель этих методик — возврат в сферу сознания человека ранее преобразованных цензурой мыслей и чувств и их осознанное преодоление, за счет чего и достигается восстановление душевного равновесия.
Когда в жизни человека нарушается привычная стабильность, спокойное течение и наступает переломный момент, когда необходимо самостоятельно принимать ответственные решения, у него может возникнуть чувство тревоги и даже страха. Эти чувства иногда переживаются настолько тяжело, что включаются защитные механизмы. Стремление уйти от травмирующих ситуаций создает тенденцию уклонения, «бегства» в болезнь, в работу, в одиночество. Любое бегство, в свою очередь, порождает серьезные изменения самочувствия или усугубляет проблемы общения. Возникает порочный круг, что и вынуждает человека обратиться за помощью к специалисту.
Существуют два наиболее известных подхода к тому, как, какими приемами психологи могут помочь человеку. Согласно первому, задача состоит в оказании человеку помощи в приспособлении к обществу. Под приспособлением здесь понимается способность человека действовать так, как большинство людей в данной культуре [87]. Если удается таким способом ему помочь, то у человека возникает надежда быть уважаемым в данном обществе. Причина желания быть уважаемым, как писал Кант [84], состоит в том, что уважение дает человеку большую уверенность перед другими, чем любовь. Благодаря уважению он в большой степени неприкосновенен и защищен от оскорблений. Когда человек действует «как принято», существующие и одобряемые обществом образцы поведения сами содержат для него критерии душевного здоровья. (Тебе трудно потому, что в данном случае ты высунулся, — не высовывайся, будь как все. Тогда тебе станет легче.)
Согласно второму взгляду (тесно связанному с гуманистической психотерапией), цель не в приспособлении, а в оптимальном развитии личных способностей и реализации индивидуальности. Допускается, что существуют законы, которые нельзя преступить, не нанеся серьезного вреда личности. Поэтому не следует стричь каждого под окружающих людей, а желательно помочь выявить и развить внутренние потенции [121]. Существо этого подхода в понимании присущей многим глубинной потребности видеть смысл в собственном существовании и стремиться к достойной цели [273]. Поэтому если человек страдает от бессмысленности своей жизни, то чтобы поддержать его, его усилия следует направить на развитие и самоактуализацию. Ему помогают проникнуться мыслью: если кто-то нарушает свою моральную или интеллектуальную целостность, он теряет свободу, становится несчастным и страдает. Ведь быть свободным означает не изменять себе, уважать не только других, но и себя как личность.
Помогая человеку преодолевать инстинктивное желание максимально приспособиться, ему объясняют, что «приспособленный человек» отличается устойчивой потребностью доставлять окружающим удовольствие и готовностью менять для этого свои роли. Он в безопасности, пока ему это удается.
Однако подобная беспредельная гибкость — измена высшему Я, человеческим ценностям, и потому ведет к внутренней пустоте, которая проявится, как только пошатнется что-то в его борьбе за успех. При этом даже если в результате длительных усилий желанный успех будет достигнут, он оплатит его язвой желудка, болезнями сердца или любыми другими болезнями, вызванными психическими причинами [205].
Человек, который достиг внутренней силы и цельности, часто не столь удачлив, как «приспособленный», но у него есть уверенность в себе, он способен непредвзято рассуждать и объективно оценивать, поэтому он гораздо менее уязвим под натиском чужого мнения и перемены обстоятельств. Это во многом способствует его творческой деятельности, поскольку «он воспринимает действительность положительно, тогда как приспосабливающийся человек в своем стремлении к равновесию воспринимает ее отрицательно» [192, с. 139].
В процессе перестройки, направляемой психологом, происходит ослабление эгоцентрических позиций, снижение чрезмерных притязаний, повышение самокритичности и в то же время крепнет уважение человека к своим индивидуальным особенностям. За счет этого снижается защита и повышается способность не только излагать свои проблемы и переживания, но и формировать к ним новое отношение [257]. Оптимальная помощь состоит не в предоставлении человеку психических «протезов», а в обеспечении его средствами для самостоятельной борьбы с трудностями, для разрушения неадекватных стереотипов и установок, что и позволит ему реализовать свои жизненные цели.
Если у человека, испытывающего психические трудности, нет возможности получить квалифицированную помощь, ему надо уметь хоть в какой-то мере самостоятельно справляться с возникшими проблемами. Прежде всего, ему необходимо понять, что произошло, т. е. отчетливо представить, когда и почему его возможности перестали удовлетворять требованиям, которые предъявляет ему окружающая среда или он сам. Ведь именно тогда у него появляется ощущение внутреннего диссонанса, неудовлетворенности собой, начинает расти тревожность — возникает внутренний конфликт. Желательно создать условия, помогающие уяснить, осмыслить связи и значение того, что сознательно не интерпретируется.
Травмирующее воздействие внутреннего конфликта включает механизмы психологической защиты, которые, нейтрализуя это воздействие, возвращают человеку ощущение гармонии его внутреннего мира. Однако поскольку исходный внешний конфликт защитой не устраняется, то измененное защитой поведение человека воспринимается окружающими как неадекватное, противоречивое, необычное для него, немотивированное. Противоречия между его обычным поведением (до вторжения защиты) и вновь появившимся указывают, как правило, на разрыв между сознательно принимаемым решением и скрытыми за ним чувствами [205].
Конфликты, включающие защиту, могут быть разной природы. Некоторые из них порождаются одновременным возникновением разнонаправленных потребностей. Тогда одна из них блокирует другую. К. Левин [73] выделил три вида таких конфликтов. Две одинаково привлекательные, но противостоящие друг другу потребности, побуждающие приближение к ним с одинаковой силой (ситуация «Буриданова осла»). Две отрицательные ценности, когда трудно выбрать «меньшее из зол». Что-то привлекает, но получить желаемое мешает что-то, что отвращает (хорошее вознаграждение за неприятную работу).
Другие типы конфликтов имеют причиной чрезмерно завышенную самооценку, особые претензии личности, сочетающиеся обычно с недооценкой или полным игнорированием (отрицанием) объективных условий или требований окружающих. Подобный конфликт обнаруживается в утрате критического отношения к своему поведению, ослаблении способности тормозить свои желания, противоречащие общественным нормам. Кризисные состояния могут вызываться и, наоборот, особо заниженной самооценкой. Тогда при обострении обстановки может возникнуть чувство собственной неполноценности, приводящее к отрыву от жизни, появлению нереальных, далеких от жизни установок, фантазированию, жизни в грезах (замещению). Фантазии способствуют разрешению конфликтов между средой и личностью двумя путями: либо овладением своими переживаниями при их воплощении в творчестве и тем самым достижении гармонии с собой, либо путем создания воображаемой идеальной ситуации и идеального Я и компенсации реального неуспеха успехами в этой придуманной ситуации.
Противоречия между ограниченными возможностями и завышенными требованиями к себе порождают у человека тревогу. Огорчаясь, например, из-за того, что он не получил прибавку к зарплате, в то время как другим прибавили, человек вдруг проявляет непривычную для него непоследовательность в аргументации и говорит: «Пусть я меньше зарабатываю, зато я порядочный человек». Под этим внешне алогичным высказыванием лежит вторжение защиты — внутреннее рассуждение по типу рационализации «прибавку получают только непорядочные люди, а я человек порядочный». Это рассуждение направлено на понижение оценки им всех окружающих («непорядочные») и повышение падающей самооценки («порядочный»). Подобная аргументация несколько утоляет боль уязвленного самолюбия. Другой иллюстрацией проявлений рационализации может служить традиционное для родителей перекладывание ими вины за плохое воспитание ребенка с себя на всех окружающих вопреки всякой очевидности: во всем виноваты бабушки, детский сад, школа, институт. Здесь равновесие достигается за счет понижения своей ответственности и повышения ее у всех остальных и защита обнаруживается в изменении распределения ответственности.
Еще одна линия в изменении поведения человека связана с резким падением самооценки. Завышенно оценив случившееся или свою роль в нем, человек занижает свои перспективы и начинает уклоняться от всех ситуаций, где есть вероятность оказаться несостоятельным, например, неожиданно уходит из семьи или с работы или изолирует себя от привычного окружения — и все это по непонятным для окружающих причинам. Если травмирующая ситуация принадлежит профессиональной сфере, человек вдруг объявляет, что работа для него не главное (не исключено, что под влиянием защиты главные жизненные ценности сместились в сферу непрофессиональных интересов, поскольку в таком случае все неудачи на службе обесцениваются по типу «зеленый виноград» и их травмирующее воздействие ослабляется.) Другим выходом из конфликта на работе служит иная переоценка ценностей — уход в болезнь. Тогда человек неожиданно и необоснованно демонстрирует чрезмерное беспокойство о своем здоровье, утверждая, что все остальное тлен и суета.
Другой вариант вторжения защитных механизмов можно наблюдать, когда человек стремится внушить окружающим новый образ самого себя, отличный от обычного. Он применяет эту тактику (по типу рационализации), когда предвидит, что его поведение поймут и оценят нежелательным для него образом, отнесут к типу, к которому он принадлежать не хочет: «У меня нет предрассудков, но по понедельникам я в командировку не выезжаю» (отречение от себя как от человека с предрассудками), «может быть, это и глупо, но я никогда не подаю милостыни» (лучше отречься от себя как от умного, чем признать себя скупым). Человек, недовольный собой, стремясь представить себя в лучшем свете, испытывает страх разоблачения, который постоянно требует душевной энергии, во имя пристойной маски.
Воздействие барьеров психологической защиты по типу замещения проявляется и в том, что постепенно символические акты начинают замещать реальные [166]. Появляются жесты и описания действия вместо совершения самого действия. Можно слышать рассуждения типа: «если бы я имел...», «если бы я мог...» о действиях вне реальных условий. Когда все типы уклонения, избегания, отречения, символических актов не дают эффекта, человек может замкнуться в себе, перейти в состояние пассивного ожидания.
Душевный конфликт может сделать его угрюмым, недоверчивым или взрывчатым, гневливым. В подобных ситуациях гнев может выступать как результат реакции по типу регрессии к незрелым формам замещения. Ведь бурное проявление гнева внезапно дает решение конфликта, способное разрубить некий гордиев узел. Гневаясь, человек доводит свое состояние до некоторой степени неполноценности. На таком эмоциональном уровне требования к себе снижаются, и он может «себе позволить» (ведь он в «таком» гневе) то, что раньше позволить не мог. Теперь он решает свою проблему на пути наименьшего сопротивления — рвет листок, где написано условие задачи, которую ему не удается решить, или уходит, хлопая дверью. Попадая в обстановку, где ему явно не хватает остроумия убедительности, человек вдруг превращается в грозного и внушающего робость, стремится навести страх, оскорбить, угрожать. С другой стороны, когда гнев сопутствует ненависти, полезно отдать себе отчет в нелепости ситуации. Ненавидя кого-то, мы даем ему власть над собой. Тогда именно этот человек начинает влиять на наш сон, работоспособность и аппетит. Хотим ли мы этого?
Таким образом, под влиянием защиты поведение человека может становиться нелепым, у него появляются причудливые объяснения и неадекватный прогноз последствий своих действий. Отсюда — множество отклонений от прежнего способа поведения. Мы коснулись лишь некоторых из них, когда человек перестает тормозить свои асоциальные желания, становится менее самокритичным, отрывается от реальной действительности и уходит в мир фантазии, по-новому соотносит свою и чужую ответственность (теперь его ответственность минимальная, а у всех — максимальная). Импульсивно изменив свою иерархию ценностей, он переупорядочивает свое поведение в соответствии с измененной шкалой, пытается создать новое представление о себе, свой новый образ, а в момент своей несостоятельности демонстрирует гнев или делает отчаянную попытку просто уйти из ситуации и, наконец, исчерпав свои возможности защиты, переходит в состояние глубокой пассивности. Одним словом, человеку изменяет его обычная логика, и он радикально меняет свое поведение. В чем причина? В том, что психологическая защита трансформирует способы анализа собственных мотивов и поступков, поскольку измененная логика позволяет оправдаться перед собой, перед кем-то, удовлетворить глубинные, но социально порицаемые желания.
Сталкиваясь с внешней травмирующей ситуацией, недовольный собой и неудовлетворенный своими поступками, человек может нейтрализовать защитные механизмы тремя способами: понизить значимость травмирующего фактора, повысить самооценку, чтобы на ее фоне влияние травмы было менее болезненным, понизить значимость своих неудачных поступков и действий.
Далее описываются некоторые приемы, способствующие преодолению влияния барьеров психологической защиты. Один из подходов к снижению внутренней напряженности состоит в выявлении и изменении масштаба травмирующего события, соотнесением его с главными жизненными ценностями (следует способствовать осознанию самого факта несоизмеримости объема волнений и реальной значимости события, тогда напряженность разряжается или смягчается). Когда при таком сопоставлении человек осознает, что угнетающее его событие не затрагивает его основных жизненных ценностей, защита становится неактуальной и отключается. Тогда он может посмотреть на себя объективно, на ситуацию — непредвзято и правильно оценить ее последствия. Теперь его поступки определяются реальными мотивами и действия становятся целенаправленными. Существо приведенной рекомендации — изменять субъективную оценку ситуации путем взвешивания с ведущими целями, что ведет к восстановлению адекватной саморегуляции.
Когда внешняя ситуация резко меняется, внутренний конфликт может быть связан с нарушением шкалы приоритетов. Место главной цели могут занять две-три (при беспокоящей неопределенности отношения между ними). Тогда человек говорит, что не успевает за жизнью, не справляется и жалуется на перегрузку, испытывает ощущения смятения и тревожного ожидания будущего. Здесь требуется помочь систематизировать поступающую информацию, выделить главную по значимости цель, а затем изыскать и подсказать ему мотив, во имя которого он упорядочил бы свое поведение в соответствии с уточненной на сегодня шкалой целей и ценностей. Стабилизации критериев оценки ситуации нормализует поведение и соответственно — оценку. Давно обнаружено, что лобовые приемы воздействия на психику — самые неэффективные. Например, новая информация лучше воспринимается в комментариях, а не в прямых утверждениях. Поэтому подталкивать человека к переоценке событий желательно косвенно. С этой целью целесообразно задавать человеку вопросы, мешающие отстаивать позицию, что худшего положения, чем у него, не бывает, что он совсем одинок и т. п. Тем более, что в процессе такой беседы создаются оптимальные условия для уяснения некоторых подсознательных связей, а тревожащие его символы переводятся в понятные ему слова.
Приведем примеры содействия в переоценке ситуации. А. Бек [231, с. 751] описывает студента, жаловавшегося на страх предстоящего публичного выступления. Психотерапевт его спрашивает: «Чего собственно вы боитесь? Предположим, они решат, что вы наихудший оратор... Разрушит ли это вашу будущую карьеру? Откажутся ли из-за этого от вас родители и жена?» Такие вопросы побуждают студента к реалистическому анализу субъективных последствий ожидаемой неудачи. В итоге он с облегчением признает, что самый неприятный из возможных исходов состоит в том, что у него пару дней будет плохое настроение, а затем все придет в норму. Важно отметить, что, не отрицая с порога обоснованности возникших у студента страхов, ему помогают осознать весьма скромные последствия неудачи, т. е. стимулируют и направляют анализ. Так у студента создается новый образ ситуации, к которой уже можно испытывать и другие чувства.
Аналогичная ситуация складывается, когда свое возможное поражение в соревнованиях спортсмен воспринимает как позор, как нечто абсолютно недопустимое, предосудительное. Тогда переживание ответственности может оказаться столь болезненным, что возникает внутренний конфликт, который отнимает много душевных сил. Здесь тоже помогает соотнесение вероятных последствий поражения с другими жизненными ценностями. За счет понижения значимости возможного поражения создаются условия для переключения внимания с ожидаемых огорчений на само соревнование. Так спортсмен обретает силы для раскрепощения своих возможностей и становится способным к душевному подъему, необходимому для победы [206].
В затруднительных обстоятельствах обычно полезно взвесить все обстоятельства на весах жизненных ценностей. Допустим, человек встревожен особенностями своей сексуальной жизни. Он воспринимает свои сексуальные импульсы как чрезмерные и потому не приемлет [273]. Тогда он непроизвольно акцентирует избыточное внимание на этой проблеме, что повышает вероятность, что включится защита (проекция) и спровоцирует у него тенденцию критиковать других людей, чье поведение он теперь будет воспринимать как избыточно сексуальное. Если переориентировать его на восприятие уровня своих половых потребностей как допустимого (просто лежащего на другой границе интервала нормы), то при таком представлении своих особенностей уже не потребуется защита. Таким образом, передвинув оценку на шкале жизненных ценностей, он примирится со своими собственными чувствами и вследствие этого станет терпимым к их выражению у других.
Изменение масштаба травмирующего события или даже обесценивание его помогает справиться с многими внутренними трудностями. Например, в последнее время укрепляется представление, что «курить не модно!», что преуспевающий, счастливый и удачливый человек не курит, а курящий тем самым демонстрирует свою несостоятельность. Аналогично и стремление водителя к лихачеству снижается, если вскрыть его подсознательную природу — необходимость преодолевать свою неуверенность и все время доказывать свое мужество. Нормальный человек не имеет такой потребности.
Как уже упоминалось, вытеснение может осуществляться не полностью, а частично, сохраняя эмоциональные компоненты переживания тревоги, страха, вины. Интересный пример из своей практики приводит Фромм [205]. Человек испытывает чувство вины из-за того, что ведет беспорядочную половую жизнь. Постепенно удается выяснить, что в действительности он боится нападок и разоблачений со стороны родителей, жены, общественного мнения. Если ему удается осознать, что за чувством вины скрывается другое чувство, что его «любовными похождениями» на самом деле маскируется боязнь любви беззаветной, неумение любить самоотверженно, неспособность к каким бы то ни было близким и ответственным отношениям. Тогда он осознает, что его поведение — это не столько прегрешение против общества (что и провоцировало вытеснение), сколько против себя самого, пустая растрата своей способности к любви. Если он это осознает — он встанет на путь не только избавления от чувства вины, но и на путь самоусовершенствования — может надеяться, наконец, полюбить.
Совершив поступок, неприемлемый для себя, и осознавая, что этот поступок будет всеми осужден, не находя себе оправдания, человек мучается от угрызений совести, чувства вины. Эти переживания могут сопровождаться резким снижением самооценки, вследствие чего формируется представление об утрате права на любовь других: «Кто меня такого будет любить?» На фоне сниженной самооценки он неадекватно обостренно воспринимает реакции на свои поступки, что в свою очередь ведет к конфликтам, разрыву отношений с людьми, чувству одиночества от потери эмоционального контакта. Возникает состояние дисбаланса, которое характеризуется не только ухудшением настроения, отрицательными эмоциями, но и сужением сферы общения. Образуется порочный круг: изолированность усиливает психологическую напряженность, которая ослабляет контакты, усиливает изоляцию, доходящую до ощущения неполноценности. Когда человек убежден в собственной неполноценности, это очень опасно: «если я такой плохой, то хуже не стану». Подобная позиция может предрасполагать к хулиганству, жестокости, агрессивности. Порочный круг может быть разорван, если человеку удается осознать меру вины за содеянное и взвешенно соотнести ее со значимостью поступков других людей.
Представление человека о своей неспособности исправить создавшуюся ситуацию, о невозможности активно вмешаться в нее вызывает снижение самооценки, что само по себе провоцирует дальнейшее углубление переживаний, создавая ощущение усталости, одиночества, покинутости и подавленности. Возникающий комплекс неполноценности блокирует реализацию действительных возможностей личности, вытесняет стремление к росту и успеху. Тогда человек замыкается в своем внутреннем мире, все больше изолируясь от социальных контактов. В подобных обстоятельствах нужно прилагать усилия, чтобы человек понял и поверил — можно вмешаться, можно изменить ход события: даже неоптимальное действие лучше полной пассивности, ибо активность сама по себе способна принести облегчение.
Активная жизненная позиция уменьшает беспокойство и чувство опасности. Полководцы неоднократно подчеркивали, что парализующее действие страха исчезает в бою. Поэтому надо быть не только сильнее, чтобы наступать, но также и наступать, чтобы быть сильнее.
Целый ряд травмирующих ситуаций связан с невозможностью из-за неблагоприятных обстоятельств получить желаемое сразу, сейчас; немедленно. Нужно осознать упорядоченность целей, и напряжение может ослабиться. Когда разумно проведен анализ упорядоченности целей и средств, тогда объем сведений о неблагоприятных обстоятельствах может восприниматься как отсрочка исполнения желаний, а неприятности — как случайные эпизоды по дороге к ним. Такого рода позиция требует известной гибкости, она помогает найти в себе силы отложить немедленное исполнение желаемого. В этом случае человек способен пережить неудовольствие как временное на длинном и трудном пути к вожделенным целям. При этом, формируя и аргументируя отсрочку исполнения желаний, необходимо учитывать связь возможной величины этой отсрочки с культурным уровнем человека. Обнаружено, что дальние цели плохо сохраняют силу стимула у лиц с низким развитием. Чем ниже уровень культуры, тем сильнее воздействие сиюминутной цели.
Сможет ли человек изменить свою установку и пересмотреть отношение к событиям, зависит от его психической гибкости. При ортодоксальных, плохо корректируемых взглядах обстоятельства жизни могут вызывать столь тяжелые душевные конфликты, что для того, чтобы их пережить, человеку приходится радикально реконструировать свою модель мира. Тогда, стремясь не делать этого, не изменять своих критериев ценности и в то же время адаптироваться, он ощущает глубинный конфликт, и спешащая на помощь защита замещает реальную жизнь — он строит удобный для себя мир фантазии и мечты и уходит жить в него, как улитка в раковину. Внешне это выглядит как самоизоляция, и чем дольше она продолжается, тем труднее будет ему в дальнейшем наладить общение с внешней средой. Для предотвращения столь болезненной реакции на перемены в окружающем мире следует развивать способность изменять отношение к самому себе, переоценивать и изменять свой внутренний опыт, смотреть на себя как бы другими глазами.
Одним из источников подобных внутренних конфликтов выступает абсолютная концентрация на одной идее или цели. Когда у человека есть побочные интересы и он жаждет узнать как можно больше и за пределами своей профессиональной области, диапазон его ощущений становится шире, и сами они проявляются многообразнее. В итоге существенно увеличивается размах приемлемых для него мнений и точек зрения, и вероятность конфликта уменьшается. С другой стороны, идея, оккупировавшая все поле сознания, делает человека недоступным ни для каких других идей, формируя предпосылки ограниченности и косности его психики. В этом плане нельзя недооценивать влияние различных хобби — интересов и увлечений, побочных по отношению к главному делу (рис. 16). Они сохраняют открытость психики для новых влияний и интересов и образуют противовес защите (по типу замещения). В критических ситуациях в случае поражения на генеральном направлении не нужно для нормализации самочувствия срочно изобретать новые формы деятельности — наготове другая, достаточна привлекательная, и защита не требуется. Неудивительно, что некоторые авторы [114] рассматривают хобби как проявление психологической защиты по методу замещения.
Если все попытки изменить травмирующую ситуацию не приводят к желаемому результату, а это чаще всего происходит на фоне большого опыта прошлых неудач (в решении иных задач), то у человека формируется установка особого рода, получившая название «выученная беспомощность». Такая установка обеспечивает готовность к тому, что в будущем все усилия этого человека окажутся безрезультатными, и выступает как барьер на пути реализации планов. Снижению влияния этого препятствия способствует анализ трудности решения прошлых задач, с которыми человек не сумел справиться и обучился беспомощности. При этом полезно переоценить (повысить) сложность ранее не решенных задач — перевести их из класса неразрешимых для данного человека в класс неразрешимых в принципе либо разрешимых лишь при особых условиях. Тогда можно дифференцировать «те» задачи как особо трудные, а «эту» — как обычную и вполне разрешимую.
При необходимости обратить внимание человека на неудачные формы его поведения или аргументации, лучше говорить не о них непосредственно, а о своем восприятии и своих переживаниях в соответствующей ситуации. «Мне всегда неловко смотреть, когда, сидя в транспорте, человек закрывает глаза, чтобы не видеть стоящей перед ним старушки». «Я испытываю неудобства, когда слышу подобный унтер-офицерский юмор» и т. п. Если человек слышит неблагоприятные отзывы о себе, то это ситуация для него весьма значимая, часто травмирующая, Поэтому не исключено вмешательство защиты. Если же кто-то говорит о себе и о своих чувствах по поводу этой ситуации, то для оцениваемого острота восприятия критики снижается. В чем преимущества косвенной критики? Во-первых, нет необходимости, да и трудно спорить с человеком, говорящим о своих переживаниях, а не о ваших недостатках. Во-вторых, не исключено, что не все люди так остро реагируют на подобные недостатки, как заявивший о своих переживаниях. Тогда это высказывание не слишком обидно и можно допустить, что я не такой уж плохой человек. Пилюля подслащена, и защита пропускает информацию. Когда она усвоена, возможно и продолжение: конечно, я человек хороший, но ведь все-таки кому-то неловко, неудобно — не стать ли мне еще лучше?
Если потребности человека входят в противоречие с социальными нормами, они порождают у него внутреннюю напряженность. Например, ему хочется стукнуть обидчика, но правила общежития не позволяют поднять на него руку. Тогда брань позволяет разрядить агрессию не через физическое воздействие, а замещением — словесной агрессией — оскорблениями. Вот пример из книги Роллана «Кола Брюньон», где главный герой видит свои скульптуры, изуродованные богачом-заказчиком. «Будь он здесь, мне кажется, я бы его убил. Я стонал. Я глухо сипел. Я долго не мог ничего вымолвить. Шея у меня стала багровая, жилы на лбу вздулись; я вылупил глаза, как рак. Наконец, несколько ругательств вырвались-таки наружу. Пора было! Еще немного, и я бы задохнулся... Раз пробку выбило, уж я дал себе волю, бог мой! Десять минут кряду, не переводя духа, я поминал всех богов и изливал свою ненависть» [163, с. 131].
Допуская переход от рукоприкладства к брани, человек тем самым обесценивает ситуацию, снимает блокирующее действие защиты и разряжает свою внутреннюю напряженность. Действительно, согласно экспериментальным данным, из тех, кто обнаруживает тенденцию к резкому осуждению ситуации, в которой находится, лица, предпочитающие жаловаться на судьбу, неудачи, обильно уснащая речь бранью, как правило, обнаруживают меньшую тенденцию к повышению кровяного давления, чем те, кто в той же ситуации не жалуется, не ругается, а предпочитает «пережигать» эти эмоции молча. Однако брань не единственный способ разрядки замещением. Напряженность можно преодолеть и с помощью юмора, выступающего здесь как средство осмеяния преград, вызывающих ярость, страх и тревогу, как способ избавиться от беспокойства понижением значимости табуированных действий. Здесь уместно вспомнить роль анекдотов в разрядке тревоги в обществе.
Нередко, не находя объяснения плохому самочувствию, человек интерпретирует его как следствие внутреннего конфликта, порожденного какими-то обстоятельствами. Но эта версия не всегда оправдана. Как показал Шахтер [по 27], если инъекцией или иным путем вызвать у кого-то физиологическую реакцию и не дать ей сразу надлежащего объяснения, человек будет искать причины и истолкует свое изменившееся состояние, основываясь на своей оценке того, что происходит вокруг него в данный момент. Такую инверсию причин и следствий следует иметь в виду. Здесь необходимо сосредоточить внимание на состоянии его здоровья и показать, что трудности, относимые вовне, могут корениться в физиологии. Типичный пример — жалобы женщин на трудности в общении на фоне климактерических перестроек обмена. Когда осознаются истинные причины тревог, то значимость тревожащих обстоятельств понижается и открывается перспектива разрешения ситуации.
Вторым подходом к смягчению внутренней напряженности, возникшей на фоне конфликта, служит повышение самооценки человека до такого уровня, когда у него возникает уверенность в том, что уж кто-кто, а он-то сможет справиться с данной травмирующей ситуацией. Примем во внимание, что у каждого сформировано представление о приемлемых для себя формах поведения. Нарастание тревожности в трудных обстоятельствах может быть связано с тем, что выход видится в действиях, которые человек считает для себя неприемлемыми или непосильными. Если ему помочь расширить представление о своих возможностях, то ранее невозможные способы действий станут допустимыми и доступными. Повышенная таким образом самооценка позволяет человеку подняться над своими трудностями.
Громадную роль в способностях человека преодолевать трудности играет представление о том, чем определяется результат, его усилиями или внешними силами. Экспериментально эту проблему изучал Роттер [275]. Он разделил людей на два типа по тому, где, по их мнению, расположено управление их действиями (локус контроля, по Роттеру). Первые — экстерналы — считают, что события, происходящие с ними, являются результатом действия внешних сил, и они не могут на них повлиять, вторые — интерналы — приписывают все своей собственной деятельности и считают, что могут влиять на ход событий. Очевидно, что интерналы более адаптивны, и если поднять их самооценку, то они сами смогут разрешить свои трудности, а экстерналы легче поддаются внешнему управлению.
Распространено оправдание своих неудач недостаточными способностями, тем более что многие считают, что способности врожденны и изменить их нельзя. Иногда мысль о своих слабых способностях столь неприятна, что исключается — вытесняется из сознания. В результате, руководствуясь в поведении подсознательным представлением о своей неспособности, человек не проявляет должного терпения, выдержки, настойчивости при решении задач, быстро отказывается от повторных попыток осуществить свои намерения. Неудачи, которые он терпит, по его мнению, лишь подтверждают исходное допущение. Прямое оспаривание этого допущения («ты обладаешь достаточными способностями») непродуктивно из-за повторявшихся в прошлом неудач. Делу может помочь удача на любом другом поприще, достигнутый там успех сам по себе повысит самооценку, что облегчит разрешение трудностей в иных сферах деятельности. Когда кто-то не может справиться с задачей, считая, что она ему «не по зубам», можно помочь ему приблизить успех, если дать понять, что даже очень способные люди затрачивают на решение таких задач гораздо больше времени и усилий, чем он предполагает.
Когда некто считает, что неудовлетворяющие его успехи — следствие отсутствия способностей, низкого уровня интеллекта, у него формируется так называемая стабильная беспомощность. Другое дело, если неудачи связаны с переутомлением, плохим самочувствием, тогда есть перспектива справиться с задачами при улучшении самочувствия. В этом плане понятны типичные способы самооправдания при неудачах ссылкой на чью-то повышенную требовательность, на невезение и случайность. Это проявление защиты от установок, которые способны закрепить беспомощность. Многим мешает учиться представление о собственных слабых способностях. Отсутствие какого-либо умения они обычно объясняют так: «Я не могу выучить французский — ведь у меня нет слуха». Такие фразы, часто повторяемые, становятся ритуальными и в дальнейшем представляют серьезное препятствие на пути достижений, создавая табу на успех в обучении [100]. Следует поднять на щит локальный успех, придать ему значимость, тогда растет самооценка, а с ней — вероятность будущего успеха.
Большинство тех, кто испытывает кризис, жалуются на невозможность изменить что-либо в своем трудном положении. Внимательный анализ всех обстоятельств со стороны показывает, что хотя положение чаще всего действительно серьезное, все же есть определенные степени свободы, позволяющие его изменить. Находясь внутри ситуации, человек просто не видит их. Таким образом, ощущение бессилия связано не столько с самой ситуацией, сколько с односторонним восприятием ее. В подобных случаях важно найти возможность показать, что беспросветность — следствие привычного взгляда, и если расширить поле анализа всех обстоятельств, можно увидеть выход. Иллюстрацией может служить ситуация в спорте, когда у человека закрепляется отношение к своему лучшему достижению как к пределу его возможностей, — он думает, что дальнейший рост результатов невозможен. Возникает конфликт между внешними требованиями дальнейших успехов и подсознательным убеждением в их недостижимости. Интересно, как в этом случае опытный тренер исподволь формирует успех. Не предупреждая спортсмена, что поднята планка или увеличен вес штанги, он нередко добивается от него преодоления личного рекорда, демонстрируя ему, что здесь важна не столько техника, сколько уверенность, что результат достижим. Тем самым он готовит необходимый сдвиг в представлениях человека о границах своих возможностей.
Имея в виду необходимость повышения самооценки человека, попавшего в трудную ситуацию, целесообразно похвалить, поднять его в собственных глазах и во мнении окружающих, аналогичную роль может сыграть также любое вознаграждение. И наоборот, упреки даже за фактически допущенные ошибки деморализуют человека, вселяют в него неуверенность в своих силах. Он начинает относиться к неудачам как к неизбежным. Следствия подобной деморализации могут проявляться в ожесточении, равнодушии, унынии, от этого напряженность возрастает еще больше. Следует авансировать человека доверием и обращаться с ним как с достойным, это способствует его совершенствованию. Всей своей теорией и практикой эту позицию пропагандирует Франкл [192]. Он показывает, что принимая человека таким, какой он есть, мы делаем его хуже, принимая же его таким, каким он должен быть, мы заставляем его быть таким, каким он может стать. Если убедить его в том, что он уже тот, каким он должен стать, то он освобождается от бремени выбора ориентиров деятельности и свободнее развивается. В «Братьях Карамазовых» Ф. М. Достоевского Карамазов-отец говорит: «Ведь если б только я был уверен, когда вхожу, что меня за милейшего и умнейшего человека сейчас же примут, — господи! Какой бы я тогда был добрый человек!» [158, с. 58]. При получении своевременной поддержки защита, связанная со страхом осуждения, слабеет, человек становится доступнее как самокритике, так и внешней критике, что дает ему силы преодолеть свои недостатки.
По мере роста и развития сформированная у человека модель мира становится не только все более сложной, но и более инерционной — каждое изменение в ней требует все больше усилий. Возникают устойчивые сценарии поведения, подсознательные жизненные планы, предопределяющие (по Берну [23]) всю последующую жизнь человека.
На отдельных этапах жизни многие виды защиты играют положительную, приспособительную роль, но на других могут оказаться нерациональными, особенно приобретая характер привычной стратегии поведения. Например, в свое время человек был в состоянии устранить неприемлемое для себя влечение только вытеснением, так как был слишком слаб, чтобы справиться с собой осознанно. Вот он стал сильным и зрелым, теперь он способен заменить вытеснение осуждением, но если он продолжает использовать привычную стратегию (вытеснение), то сам тормозит развитие собственной личности.
Поведение человека в значительной мере определяется его моделью мира. Взаимодействие людей протекает нормально если их модели в значительной мере совпадают, или по крайней мере не противоречат друг другу. Иначе поведение одного может показаться другому неправильным, нелогичным, не соответствующим ситуации — отсюда желание поправить партнера дать ему совет. Это, в свою очередь, может быть воспринято партнером как непрошенное вторжение в его внутренний мир и вызвать его сопротивление. Теперь понятно, почему советы следует давать только тогда, когда их настоятельно просят, когда человек уже самостоятельно пришел к выводу, что надо изменить свою позицию (скорректировать свою модель мира), но не знает, как это сделать. Если такая потребность еще не сформировалась, давать советы преждевременно, бесполезно, иногда — вредно.
Когда установка на изменение своих представлений у человека уже созрела, все же рекомендации следует предлагать ему в косвенной форме, с элементами неопределенности и в несколько общем, незавершенном виде, так как определенность может быть воспринята им как форма давления, а четкость рекомендации — связываться с его заниженной оценкой. Здесь не исключена такая логика: «если он обо мне так плохо думает, зачем мне пользоваться его помощью...» — и совет вытесняется. Усвоение неоднозначных формулировок совета облегчается за счет собственной активности человека при переработке информации, поданной ему в виде намека или в косвенной форме. В этом случае ему необходимо догадаться, доопределить воспринятое. Он сам придает совету собственную, личностно приемлемую и завершенную форму. Вложив свои усилия в понимание и оформление рекомендации, человек ощущает себя соавтором идеи и относится к ней не как к навязанной со стороны, а как к своему детищу, тем самым защита от вторжения в его внутренний мир становится излишней, конфликт разрешается, самооценка повышается.
Третий подход к смягчению внутренней напряженности, возникшей на фоне конфликта, связан с понижением значимости допущенных ошибок, испытанных неприятных положений. Как известно, жестокая лобовая критика, задевая ядро личности, способствует активизации защиты. Поэтому следует всемерно щадить самолюбие собеседника: «На вашем месте я бы, несомненно, поступил так же, если бы располагал теми же сведениями. Но, к сожалению, вы не полностью или не совсем точно информированы». Здесь подразумевается, что какое-то упущение связано не с низкой компетентностью, а с недостаточной информированностью — так понижается значимость неудачного поступка и поддерживается положительная самооценка.
Нужно помнить о предельных дозах, в которых человек способен воспринимать критику, может усваивать расхождения между своей позицией и позицией другого лица. Когда расхождение слишком велико — позиции прямо противоположны — усвоение прекращается, включается защита. Подсознательно формируется представление, согласно которому «тот человек» (с противоположной точкой зрения) или глуп, или мало знает, или неопытен, или не авторитетен, поэтому позиция его незначима и может быть отвергнута (вытеснение).
Подготавливать человека к разумному осознанию его неблаговидных поступков (к восприятию противоположной точки зрения) нужно так, чтобы мелкими шагами, добиваясь согласия при каждом продвижении, корректировать его понимание ситуации и ее прогноза, постепенно подводя его к новой оценке случившегося. Чем больше мера неожиданности новой позиции, тем сильнее эмоциональная реакция на нее и тем вероятнее включение защиты. В тех случаях, когда обнаруживается полное неприятие контраргументации, разумнее подвигать человека к новой точке зрения, критикуя поначалу частности на фоне общей доброжелательности и подчеркивая прежде всего элементы, объединяющие исходную и предлагаемую позиции, и лишь затем — разъединяющие, подавая их как второстепенные.
Здесь полезно использовать метод Сократа, который рекомендовал сначала встать на неверную точку зрения — вместе с ошибающимся собеседником, найти и обсудить ее положительные стороны и на этом основании объявить себя союзником — теперь уже с общей точки зрения. Общаясь с собеседником дружески, как с союзником, взвешивая уже не только «за», но и «против», путем дальнейших рассуждений, перейти вместе с ним на правильную точку зрения.
В ситуации, когда сделан ответственный выбор, внутренний конфликт может быть обусловлен тем, что положительные стороны отвергнутой альтернативы и отрицательные стороны избранной создают у человека диссонанс с принятым решением. (С одной стороны, жаль упущенных возможностей, с другой — нет уверенности в том, что так уж хорош сделанный шаг). Тогда вмешивается защита, которая проявляется в предвзятом изменении оценок в пользу уже избранной альтернативы — диссонанс исчезает. Однако такое благополучное развитие событий присуще только людям с гибкой психикой. Обладающие негибкой психикой нуждаются в осуществлении рационализации, чтобы «задним числом» повысить ценность совершенного ими действия («сладкий лимон») или обесценить его отрицательные аспекты («зеленый виноград»).
Не желая нанести ущерба своей репутации в повседневном общении из-за того, что некоторые неблаговидные тенденции могут стать известными заинтересованным лицам и в силу естественной стеснительности человек сопротивляется вторжению посторонних в свой внутренний мир, старается отвлечь их внимание от особо актуальных для себя проблем. Для собеседника такое сопротивление служит сигналом приближения к действительно значимым переживаниям. Оно может принимать различные формы — агрессии, уклонения, особой податливости, когда внешнее согласие не соответствует внутренней убежденности.
Продуктивность общения предопределяется гарантией тайны, обстановкой доверия и сочувствия. Каждый знает, насколько легче изливать душу незнакомцу, когда тайна гарантирована. В такой беседе образуется как бы неопределенный фон, где случайный собеседник выступает как мишень с характером и достоинствами близкого человека, но без его недостатков, что и создает обстановку, предрасполагающую к идентификации.
Исповедь, обеспечивая облегчение душевного конфликта, требует от исповедующегося значительного усилия для преодоления препон, связанных со стыдом, страхом быть превратно донятым, трудностями выражения словами своих переживаний. В то же время она дает человеку возможность высказаться не только о совершенных поступках, но и об отброшенных возможностях, а это — определенная форма реагирования, уменьшающая для исповедующегося диссонанс между внутренним состоянием и реальными поступками. При этом, говоря о себе, человек поневоле становится и слушателем. Подобная обратная связь помогает ему лучше разобраться в себе, переоценить свои поступки. Осуществляя контакт, он начинает понимать, что рядом есть другой человек, разделяющий его бремя по-братски, для которого его беды близки, а переживания тяжелы. В момент вскрытия душевного нарыва исповедующийся испытывает боль и испуг, но он расстается с тайнами, которые требуют специальных усилий для их сокрытия, и это тоже способствует облегчению состояния. Эффективность исповеди заключается в снятии напряжения путем разделения ноши с другим, переложения на него части ответственности. Исповедь вызывает своего рода духовный взрыв, который очищает и обезболивает (катарсис). Возникающее состояние освобождает от отрицательных эмоций, а перестройка системы ценностей сопровождается душевным подъемом и нормализацией самооценки, дающими надежду на лучшее поведение в будущем.
Когда человеку поговорить не с кем, тогда в беседе с самим собой надо попробовать найти положительные грани тревожащей ситуации и вместе с тем извлечь пользу из неудач и ошибок для повышения эффективности будущей деятельности. Переоценка своих поражений и ошибочных действий способствует снижению внутренней напряженности, создает благоприятный фон для развития личности. Именно в такой ситуации Л. Н. Толстой советовал: «Когда что-либо огорчает и мучает тебя, подумай: 1) как много худшего могло бы с тобой случиться и случается с другими людьми; 2) вспомни, как в прежние времена происходили такие события и обстоятельства, о которых ты теперь вспоминаешь спокойно и совершенно равнодушно и 3) главное — подумай о том, что то, что огорчает и мучит тебя, есть только испытание, на котором ты можешь проверить свою веру и укрепить ее» [186, с. 104].
Катарсис, дающий облегчение, достигается не только исповедью. Трудно переоценить роль искусства в коррекции шкалы жизненных ценностей: провоцируемое им у зрителей (слушателей) высокое эмоциональное напряжение обеспечивает самосгорание эффектов. У зрителя возникает состояние, когда он ощущает, с одной стороны, колоссальную потерю сил (в результате эмоциональной разрядки), а с другой — сталкивается с предощущением необходимых для него новых ценностей. Неожиданное осознание этих ценностей в состоянии страдания или отчаяния (под воздействием, например, трагической ситуации в драме) служит величайшим событием человеческой жизни. Ощущение овладения новыми ценностями и идеалами помогает порвать со своим прежним мировосприятием и начать жить в соответствии с новыми духовными интересами. Это приводит к радостному ощущению своей силы, способности преодолевать трудности.
Для направленного провоцирования катарсиса используют элементы психодрамы, пантомиму, музыкотерапию, терапию живописью. Например, психодрама организует деятельность, направленную на завершение сценариев, не завершенных в прошлом опыте человека. Она «здесь и теперь» создает условия воплощения чего-то важного, но по каким-то причинам не реализованного, и тем самым помогает изжить очаги травмы и тем самым забыть о ней.
Одним из выразительных примеров достижимости катарсиса в направленном воздействии служит японская методика Морита-терапия. Это прием помощи людям, которые страдают от трудностей общения, так как не приемлют общепринятых ценностей. Приведем схематическое ее описание, демонстрирующее постепенную подготовку катарсиса и благодетельные его результаты [87].
Терапия занимает несколько недель. Первую неделю участнику предлагается соблюдать абсолютную изоляцию. Предусмотрен постельный режим. Человек должен находиться один и может вставать с постели только для еды и в туалет. Разваривать, читать, писать, петь, курить и т. д. — не разрешается. Условия этой фазы организованы таким образом, чтобы максимально усилить внутреннее напряжение.
Вторая неделя проводится тоже в изоляции, но в непрерывной физической работе. На этой фазе на фоне физической разрядки проводится открытое вмешательство в систему ценностей личности, направленное на повышение уровня ее соответствия реальности. Человеку говорят: удовольствие есть удовольствие, боль есть боль. Действительность надо воспринимать такой, какой она есть — как реальность. Тем самым его готовят к переоценке ценностей и после этого разрешают вести дневник, позволяющий отслеживать динамику последующих изменений.
Следующие две недели отличаются изменением характера исполняемой работы — вместо легкой она превращается в умеренную и даже тяжелую. Теперь она требует всех сил и максимального терпения — человека сталкивают с ситуацией, когда он может выполнить либо все, но плохо, либо хорошо, но часть, т. е. с реальностью лицом к лицу. При этом человек физически ощущает границы своих возможностей и практически вынуждается к компромиссу, в его дневниковых записях отмечаются некоторые смещения в иерархии критериев. Появляются новые установки: не обязательно делать все абсолютно правильно и хорошо — допустимо настолько хорошо, насколько это возможно и позволяют обстоятельства. Так уходят нереальные претензии.
Последние две-три недели разрешается разговаривать, но не о себе и своих проблемах. Теперь от человека требуют преодоления барьеров иного типа — ему поручают задания, которые могут быть ему неприятны, но он должен выполнять их, независимо от своего отношения к ним. Если терапия эффективна, то к концу ее стабилизируются новые критерии, которые обнаруживаются в появляющемся вкусе к жизни и в стремлении наладить отношения с людьми, а также преодолении максимализма.
Полезно иметь в виду, что не все свои недостатки надо устранять, но все свои достоинства следует развивать. Однажды посмотрев тренировку советских футболистов, знаменитый Пеле сказал, что знает, почему они играют так плохо — тренировки посвящены устранению недостатков, а надо развивать достоинства. По мнению этого футболиста, у него и его товарищей масса недостатков, но мало кто их замечает, потому что то, что у них получается лучше всего, они умеют делать в совершенстве, а те недостатки, что остались, лишь продолжение их достоинств. Нельзя все делать одинаково хорошо, если не делать все посредственно. Другими словами, нормализация самооценки может быть достигнута по-разному. Магистральный путь управления и самоуправления проходит по линии переоценки ценностей и упорядочения иерархии идеалов. Изменение масштабов события в общей шкале жизненных планов способствует улучшению самочувствия и адаптации к среде.
Итак, в этом разделе мы остановились на некоторых приемах регулирования психологической защиты. Особое внимание было обращено на нормализацию самооценки, так как и завышенная и заниженная самооценки чреваты защитными реакциями личности по типу проекции, идентификации и замещения.
Что виделось вчера как цель глазам твоим —
Для завтрашнего дня оковы;
Мысль — только пища мыслей новых,
Но голод их неутомим.
Эмиль Верхарн
Как известно, силы человека с годами убывают, поэтому он все с меньшей готовностью относится к возможности коррекции своих представлений о мире. Появляется тенденция к стереотипизации поведения и мышления, нарушаются реакции на новизну — психика костенеет. Прежние представления о мире становятся неадекватными изменяющейся среде — у человека возникает конфликт с окружением, и, следовательно, с самим собой. Он сам строит клетку, за решетками которой и живет, говоря себе: «Не делай того, не делай этого, это против такого закона, это — против другого; это нелогично, неестественно, невозможно». Он полностью закрыт и перестает быть восприимчивым к новому, теряет способность к творчеству (рис. 17). Ведь, как говорил Л. Н. Толстой по поводу стереотипии мышления [187, с. 187], «самая сильная струя воды не может прибавить ни капли жидкости в сосуд, который переполнен». И наоборот, человек с достаточной психической гибкостью может воспринять новые идеи и в соответствии с ними перестраивать свою модель мира, сохраняя ее адекватной изменяющейся среде. Он отдает себе отчет в том, что мир меняется, и он должен меняться вместе с ним — нет вечных и неизменных позиций: они определяются и корректируются жизнью.
Прогресс в научных исследованиях преобразует картину мира и позволяет посмотреть на мир новыми глазами. Это, в свою очередь, выявляет новые пробелы в человеческих знаниях, которые исследователи стремятся вначале заполнить гипотезами. В то же время необходимость приспосабливаться к обществу порождает стандартизацию мышления и поведения людей, что фатальным образом отражается на разнообразии и глубине гипотез, на творческих способностях человека. Возникающая при этом унификация взглядов сковывает воображение и подавляет независимость при генерации идей и самостоятельность в выборе направления приложения усилий.
В молодости усвоение идеалов сопровождается интенсивными переживаниями. Эти эмоции всю последующую жизнь человек оценивает как самое дорогое достояние его Я и бережно сохраняет. Поэтому необходимость их обновления или настойчивое навязывание новых идеалов неизбежно сопровождается такими внутренними перестройками личности, которые переживаются как внутренний кризис, поскольку модель мира, сформированная всей жизнью человека, определяет стабильность его существования. Действительно, рассматривая отрицательные грани стереотипов, нельзя упускать из виду, что они представляют необходимый базис для творческого процесса. Они как бы высвобождают пространство и время для него, позволяя не тратить усилий на стандартные задачи каждый раз заново.
Для реконструкции своей модели мира ученый использует приемы, известные со времен Фрэнсиса Бэкона, как «путь пчелы» и «путь паука». Первый предполагает кропотливый сбор и систематизацию крупиц знания, ознакомление со всем доступным объемом достижений предшественников, и на этой основе осуществляется продвижение вперед как продолжение имеющихся в данной области тенденций. Здесь разум выступает скорее организующей, нежели творческой силой. Путь паука предполагает не столь непосредственную зависимость от прошлого. Он допускает выдвижение нового знания «из себя», генерацию новых идей, подчас не связанных с предшествующим знанием, т. е. порывающих с научной традицией [по 45]. Ему противопоказан скрупулезный анализ прошлого наследия, так как слишком тесная привязка к идеям предшественников может выступать как препятствие для выдвижения новых, подчас «безумных», с точки зрения предшествующих традиций, научных идей. На этом пути часто преуспевают непрофессионалы в данной области, поскольку их не сдерживает груз прошлых идей и традиционных подходов.
Внутреннюю предрасположенность ума к искаженному тенденциозному восприятию и общепринятой оценке событий внешнего мира Фрэнсис Бэкон назвал проблемой идолов. Существо идолов в том, что люди верят в истинность предпочтительного и стараются всячески поддержать и обосновать то, что они однажды приняли, к чему привыкли, в чем заинтересованы (с тем чтобы не разрушить свою модель мира). Какова бы ни была значимость и число фактов, свидетельствующих о противном, их игнорируют или истолковывают превратно. Идолы извращают естественный и живой ход событий через абстрактные штампы и догмы. Бэкон выделял следующие типы идолов — Рода, Племени, Театра и Теории [по 181].
Идолы Рода и Племени — идеализируют воспринимаемое. Они связаны со способностью людей предполагать в вещах больше порядка и единообразия, чем существует на самом деле, привносить в природу мнимые подобия и соответствия и мысленно представлять текущее как постоянное. Нетрудно видеть, что эти идолы упрощают картину мира.
Идолы Теории и Театра обнаруживаются в склонности людей некритически следовать традиции или же неправомерно абсолютизировать имеющиеся знания. Традиции способствуют возникновению разных видов самоограничения мышления. Среди общепринятых стереотипов выделяют следующие. Преклонение перед авторитетами великих людей настоящего и прошлого («сам Н. Н. отозвался скептически о перспективности работ в этом направлении»). Преклонение перед великими людьми («еще Пуанкаре считал неразрешимой аналогичную проблему»). Отдавая себе отчет в трудностях преодоления подобных стереотипов, Бэкон подчеркивал, что «Истина — дочь времени, а не авторитетов» [по 181, с. 73].
Преклонение перед формулировками, закрепленными традицией или основанными на ложной аналогии (это похоже на поиски философского камня), налагает запрет на право сомневаться в их оценке и правильности. Все это маскирует тот факт, что привычное далеко не самое правильное. Наоборот, за тем, что часто встречается, к чему все притерпелись и мимо чего проходят, не задумываясь, нередко скрываются наиболее глубокие проблемы.
Уровень стереотипизации мышления тесно связан со степенью эмоционального возбуждения. Показано, что в напряженном или взволнованном состоянии, в обстановке аварии или конкуренции тенденция к стереотипным решениям и действиям возрастает. Решение новых нетривиальных задач, требующих своего взгляда на проблему, всегда ухудшается. С другой стороны, задачи, субъективно оцениваемые как интересные, в этих условиях решаются быстрее и предлагается больше разнообразных и оригинальных способов решения. Низкий уровень эмоциональной включенности, когда задача субъективно воспринимается как неинтересная, существенно понижает вероятность ее нетривиального, нестандартного решения.
Существует еще один известный стереотип: если нечто изложено просто и доступно, то зачастую оно рассматривается как ненаучное. Такая позиция обязана почтению к непонятному языку другого человека. Психологический механизм этого клише связан со схемой: сказанное на этом языке мне понятно, следовательно, «это» примитивно, а если непонятно, то «это» — высокая наука. Другой аспект такой стереотипизации возникает при использовании не только усложненных конструкций, но и специальной научной терминологии. Особое и даже чрезмерное доверие к науке выступает современным вариантом идола Теории, оно тем сильнее, чем менее понятна сама наука. Ивенс отмечает опасность, грозящую человечеству из-за того, что результаты научной деятельности не доступны большинству членов общества. Современные научные теории стали «эзотерическими», подобно знаниям древних мудрецов [241]. Наиболее распространено поклонение тому, что сопровождается сложными математическими формулами, а также компьютерными программами. В наше время компьютеризации человеку трудно поверить, что ширма многоэтажных математических выражений и длинных машинных программ может скрывать отсутствие всякой содержательной информации.
Стереотипы влияют и на обыденную жизнь, препятствуя адекватному пониманию окружающих людей, так как включают весьма ограниченный набор стандартных подходов к оценке их поведения. Типичные ошибки, возникающие при взаимодействии людей, изучаются теорией атрибуции [90]. В рамках этой теории описаны следующие штампы взаимодействия. Первый: человек убежден, что большинство людей в аналогичных условиях будут поступать так же, как он, на этом он строит свои прогнозы. Здесь имеет место существенное упрощение — игнорируется тот факт, что все люди разные. Другой штамп: человек допускает, что если обстоятельства в дальнейшем не изменятся, то и поведение человека должно остаться тем же. В таком случае также учитывается только часть информации — не принято во внимание, что кроме внешних обстоятельств подвижны и внутренние побуждения участников взаимодействия: их цели, мотивы, намерения. Вот еще штамп: человек в большей мере склонен свое поведение объяснять внешними ситуационными факторами, в то время как поведение других чаще объясняет их внутренними личностными факторами («Я не мог в этих обстоятельствах поступить иначе, а он поступил так потому, что он вообще такой»). В этом случае также урезана часть используемых сведений. Естественно, что выводы, построенные на столь шатком фундаменте, не могут быть достаточно точными и ведут к дальнейшим систематическим ошибкам.
Заканчивая раздел, еще раз подчеркнем, как важно преодолевать стереотипы в творчестве и быту в течение всей жизни. Бэкон писал [по 181, с. 54]: «Люди должны твердо знать, что подлинное и надежное искусство открытия растет и развивается вместе с самими открытиями, так что если кто-то, приступая впервые к исследованиям в области какой-то науки, имеет некоторые полезные принципы, то, после того как он будет делать все большие успехи в этой науке, он может и должен создавать новые принципы, которые помогут ему успешно продвигаться к дальнейшим открытиям».
Золотое правило заключается в том, чтобы не иметь золотых правил.
Бернард Шоу
Если быть абсолютно логичным, ничего нельзя открыть.
Альберт Эйнштейн
Стереотипы и штампы облегчают взаимодействие людей в стандартных ситуациях и повышают его однозначность. Они упрощают восприятие стабильных структур окружающего мира, но когда дело идет о творчестве, они предстают как препятствия. В этом случае стереотипы закрепощают восприятие и мышление, направляя их по проторенным дорогам, не ведущим, как известно, ни к чему новому. Творческая личность в этом смысле противостоит такой приспособленности, так как обладает не только существенно расширенным набором стереотипов, но и навыками преодоления консерватизма старых и выработки новых. Однако это верно только в отношении зрелой творческой личности. Развитие и формирование такой личности предполагает процесс расшатывания стереотипов, разрушения штампов и преодоления барьеров логического мышления.
Коль скоро штампы консервативны, вероятно, в науке можно обойтись без устойчивых традиций и стереотипов? На этот вопрос надо ответить отрицательно. Прогресс в научных взглядах зависит от существующей на данный период модели Вселенной. Именно эта модель подвергается проверке и, при необходимости, в какой-то мере трансформируется. В то же время способность проверять и перестраивать ее в каждую эпоху ограничена и зависит от структуры человеческого интеллекта. Поэтому даже самое строгое научное представление о мире не сводится только к определенным фактам или констатированным явлениям. Оно не является синонимом истины точно так же, как не являются им религиозные или философские системы. Все они, как подчеркивал Вернадский [39], представляют разные подходы к истине. Наука строится не только строго научными методами. Такие основополагающие понятия, как атомы, материя, наследственность, энергия, элементы, инерция, бесконечность, вошли в науку из религии, философии, этики.
Итак, мы начали обсуждение способности преодоления стереотипов с мысли о том, что источником знания может быть только наука (Ищите, где угодно!). Далее хотелось бы отметить, что, вообще говоря, стоя перед неразрешимой проблемой нет необходимости искать нечто новое, абсолютно оригинальное, иногда достаточно свежего взгляда на старые знания. Но устоявшиеся представления — серьезная преграда для новой интерпретации, и только преодолевая эту преграду, ученый поднимается на более высокий уровень знания. Тогда даже старые знания получают новое освещение, трактовку, согласно новым представлениям.
Совершенно понятно, что творчество требует пониженной конформности. По данным Кратчфилда [по 152], научные работники по сравнению с другими профессиональными группами действительно обнаружили наименьшую тенденцию к конформизму, т. е. к подчинению своего суждения о воспринимаемых объектах суждению группы, внушающему ошибочный ответ. Кроме того, показано, что, при прочих равных условиях (пол, возраст, профессия), чем ниже уровень интеллекта, тем восприимчивее человек к групповым установкам и тем труднее преодолевает свои собственные стереотипы.
Обычно возраст вносит свою лепту в повышение окостенения мысли. Люди старшего поколения не всегда осознают преемственность в видоизменении своих планов и идеалов окружающих. Часто различие своих и молодежных подходов воспринимается ими как абсолютное, подчеркивается и заостряется. Однако истинные ученые существенно меньше подвержены засилию возрастных штампов, зачастую они смотрят на все глазами наивного ребенка. Как думают некоторые исследователи, часть гения Эйнштейна составляла его детская неспособность понимать очевидное. Обобщая многолетние наблюдения, Бэн [38] пишет, что для творческого мышления необходимо не только достигнуть радикального изменения точки зрения на изучаемый предмет, но и сохранить душевную молодость. Он подчеркивает, что молодым творить легче, поскольку на них еще не давят традиции и знания. Однако возраст не фатален в творческом поиске. Не только Эйнштейн до глубокой старости удивлял всех свежестью и независимостью восприятия, многие великие ученые сохранили эту способность до глубокой старости.
Наибольшая трудность открытия, как считал Бернал, состоит не столько в проведении необходимых наблюдений или экспериментов для получения новых фактов, сколько в ломке традиционных подходов при их толковании [24]. Поддерживая это представление, Гетцельс и Джексон утверждают, что творчество вообще чаще всего сводится к преодолению логических барьеров при интерпретации результатов [246]. Когда ученый найдет нечто новое — решение, — т. е. справится с собственным профессиональным и возрастным конформизмом, он столкнется с железобетонной стеной штампов и стереотипов окружающих. История свидетельствует о том, что, когда уже сделано открытие, сулящее даже быстрое продвижение в новом направлении, ожидаемый прогресс задерживается иногда на многие годы, затормаживаясь укоренившимися стереотипами мышления. Потребовалась смена трех поколений для того, чтобы идеи Ньютона, наконец, вошли в общее сознание. Как отмечал В. И. Вернадский [39], ведущую роль в укоренении этих клише сыграла не присущая им логическая сила, а их изучение в школе. Выросли поколения, привыкшие с детства считаться как с фактом с тем, что их предшественникам казалось абсурдом — предметы разной формы и массы падают на землю с одинаковой скоростью. В прошлом веке идеи Эйнштейна считались совершенно неправдоподобными, и эта кажущаяся неправдоподобность препятствовала проникновению этой теории в общественное сознание.
Старые представления, сложившаяся модель мира стоят на пути восприятия новых идей, открытий не только тогда, когда эти новые идеи принадлежат другому человеку, но даже тогда, когда это собственные достижения! Как известно, Планк открыл новую квантовую структуру света, будучи молодым 25-летним ученым. Однако менее известно, что всю остальную жизнь он старался доказать ошибочность своего открытия, и когда это ему не удалось, с горечью признался, что лучше было бы ему умереть раньше, пока он не разучился понимать современную ему физику [271]. Трагедия Планка связана с тем, что ему трудно было перестроить свои представления о физике так, чтобы они не противоречили его собственному открытию — он не смог преодолеть влияние уже сформированной у него модели мира. Этот пример не единичен. Так, известный физик Лоренц в беседе с А. Ф. Иоффе говорил [80, с. 58]: «Я потерял уверенность, что моя научная работа вела к объективной истине, и я не знаю, зачем жил; жалко только, что не умер пять лет назад, когда мне еще все представлялось ясным».
Отдавая себе отчет в том, насколько собственные стереотипы вешают его творчеству, Дарвин сознательно тренировал себя в расшатывании сформировавшихся у него представлений. Он писал, что неизменно старался сохранить свободу мысли, достаточную для того, чтобы отказаться от любой, самой излюбленной гипотезы, как только окажется, что факты противоречат ей.[64].
Итак, чтобы двигаться в ногу со временем, ученый должен сохранять в себе постоянную готовность к изменению своих представлений, поскольку мировоззрение, построенное на научных истинах данного времени, совсем не бесспорно. Допустим, это так, но в какой мере? Если оно и подлежит изменению, то, может быть, не целиком, возможно, неколебим фундамент знания или так называемые его начала? Обычно в качестве базовых элементов выступает прежде всего чувственный опыт и лишь затем — рациональное начало. Обсуждая первичность, а потому якобы безусловную надежность чувственного опыта, Поппер показал [174], что такое представление тоже следствие предрассудков. Ведь что такое опыт? Он состоит из приспособительных реакций и их интерпретации в соответствии с исторически и индивидуально обусловленными ожиданиями. Отсюда ясно, что чувственный опыт не безусловен, а изменяется в соответствии с нашими ожиданиями. Представление, согласно которому человек сначала объективно воспринимает, фиксирует чувственные данные, независимо от какого-либо понятийного оформления, и лишь затем логически, рационально обрабатывает этот эмпирический материал, чрезмерно упрощает процесс познания, исключая и личностную, и социальную его компоненты. Любой факт в момент его получения опосредован социальными компонентами и обусловлен взглядами и теориями, принятыми в данном обществе. Поэтому факты подвергаются изменениям вместе с появлением новых теорий. Теоретические представления в значительной мере предопределяют то, на какие грани изучаемых явлений будет обращено внимание, что можно будет наблюдать [82]. Результаты наблюдений не только осмысливаются, но и фиксируются при помощи понятий, заимствованных из выбранных теорий. В этом смысле очень точны слова Гейне: «Каждый век, приобретая новые идеи, приобретает и новые глаза» [по 168, с. 30].
Приведенные рассуждения направлены на раскачивание убежденности в бесспорности, однозначности и незыблемости фактов как главных аргументов эффективности теории. Преодоление этого стереотипа — одно из условий для простора воображения и творческой интуиции, поэтому обратимся к мнению крупнейших авторитетов. Условность первородства экспериментальных данных хорошо понимал А. А. Любищев. Он писал [3, с. 53]: «Не на основе фактов строится теория, как думают представители так называемой индуктивной науки; всегда на основе теории факты укладываются в систему». Такую же позицию занимал Либих [112, с. 74]. В своей речи об индукции и дедукции он говорил: «На первом месте стоит вывод, а затем уже обращаются к посылкам, как к доказательствам».
Для придания этому кардинальному положению особой убедительности сошлемся и на авторитет Эйнштейна [по 204, с. 152]: «Для создания теории простого набора экспериментальных фактов никогда не бывает достаточно — всегда требуется вдобавок свободное изобретение человеческого разума, атакующего самое существо проблемы». В письме к Бессо он писал: «Никакой эксперимент не открывает в природе теорий, теорию мы изобретаем, и лишь после этого путем прямых опытов получаем ответ, насколько это "изобретение" верно».
Итак, опыт, полученный из экспериментов, — это сплетение ожиданий и гипотез, которыми связаны традиционные знания и предрассудки, а ощущение уверенности, которое дают чувственные свидетельства, не есть истина в последней инстанции. Эмпирический базис науки не абсолютен и не бесспорен, он может критиковаться и пересматриваться. Отсюда непосредственно следует, что человек видит окружающий мир не таким, каков он на самом деле, поскольку всегда воспринимает его только односторонне, в фиксированном аспекте, который определяется либо его потребностями, либо проверяемой гипотезой. Вопрос может стоять только о том, имеется ли среди разнообразных аспектов видения мира такое, которое было бы изоморфно реальности в большей степени, чем другие? Аргументацию против канонизации какого-то одного аспекта видения как единственно правильного, истинного привел Витгенштейн, отметив, что всегда есть опасность наиболее привычное видение принять за соответствующее реальности в большей мере [174]. Давление стереотипа привычного, как правило, обнаруживается в том, что общепринятое воспринимается как истинное.
Непосредственным развитием предыдущего предубеждения выступает индукция. Предполагается, что если факт один, то он может быть и недостаточно убедителен, но если их накопить достаточное количество, то всегда можно сделать содержательное их обобщение и таким образом получить новый результат. Однако дело не в числе фактов, а в том, какая гипотеза проверяется. Именно от гипотезы зависит число и характер фактов, которые необходимы, чтобы ее подтвердить или опровергнуть. Предельно заостряя свою позицию, Поппер утверждал, что правомерность индукции как вывода, опирающегося на множество наблюдений, представляет собой миф. Она не является ни психологическим фактом, ни фактом обыденной жизни, ни фактом научной практики. Нет отдельного факта и отдельной интерпретации — все зависит от принятых решений и целей. Опыт играет роль поворота ключа, его роль очень важна, но полученный результат почти полностью сформирован до опыта.
Критику индуктивизма поддерживал Энгельс. Он писал: «Наблюдение открывает какой-нибудь новый факт, делающий невозможным прежний способ объяснения фактов, относящихся к той же самой группе. С этого момента возникает потребность в новых способах объяснения, опирающаяся сперва только на ограниченное количество фактов и наблюдений. Дальнейший опытный материал приводит к очищению этих гипотез, устраняет одни из них, исправляет другие, пока, наконец, не будет установлен в чистом виде закон. Если бы мы захотели ждать, пока материал будет готов в чистом виде для закона, то это значило бы приостановить... исследование, и уже по одному этому мы никогда не получили бы закона» [218, т. 20, с. 555].
Приведенные соображения направлены на предупреждение типичного оправдания: «У меня нет пока достаточного числа фактов, а сделать вывод можно лишь на базе достаточно полной информации». Еще раз подчеркнем, что любое заключение формулируется по неполной информации — полная практически никогда недостижима, вопрос лишь в том, какова мера неполноты. Известны классические примеры весьма значимых выводов по малому числу фактов. Так, Ньютон проверил закон притяжения на примере Луны, а отнес его ко всем телам. Кеплер обнаружил закономерность только для Марса, а отнес ее ко всем планетам. Человеческий опыт фрагментарен и узок, а реальность непредсказуема и может быть разрывной. Человек пытается уловить сложную реальность в сети идей и гипотез. Подтверждение гипотез никогда не бывает окончательным. Для преодоления разного вида неполноты уже разработаны стандартные стратегии, например такие, как интерполяция и экстраполяция.
Расшатывание закостенелого представления, связанного с ошибочной точкой зрения на первородство фактов перед гипотезой, производилось по следующим направлениям: факт не надежен, умножение фактов не свидетельствует о приближении к истине, неполнота фактов не исключает правильного заключения, только гипотеза может упорядочить множество фактов, формулировка гипотез налагает ограничения, обязанные исторической обусловленности объема использованных в них научных понятий.
Ошибочные оценки ситуации и неверные действия зачастую вызваны единственностью позиции, т. е. субъективным отношением к происходящему, неспособностью в нужный момент сменить позицию и отвлечься от личных привязанностей. Только через понимание влияния модели мира как синтеза прошлого и будущего в психике можно подойти к пониманию субъективного. С этой точки зрения субъективность — это концентрат прошлого опыта человека, его целей как предвосхищения будущего, а субъективный смысл некоторого события — подвергнутое осознанию прошлое переживание по поводу будущего как ожидаемого.
Наличие определенных стремлений, интересов, желаний, установок и т. п. меняет характеристики процесса восприятия и его избирательность. Поэтому обычно внимание фиксируется лишь на объектах, имеющих личностную значимость. Если бы удалось ослабить субъективность, чрезвычайно возросла бы вероятность порождения большего разнообразия гипотез и всестороннего взгляда на мир. Однако осуществить это трудно. В некоторых культурах накоплен опыт подобного тренинга. Так, дзен-буддизм культивировал способность смотреть на все столь же беспристрастно, как фотограф. Разработанные в системе дзен способы тренинга облегчали и усиливали беспристрастность восприятия. Они побуждали посильное освобожденное от эмоциональной «омраченности», направляющей восприятие в шаблонное русло и стимулировали взгляд на мир, лишенный жестких установок. Специальными приемами они добивались особого состояния — слияния объекта и субъекта, и это слияние приводило к максимально полному непредвзятому отражению объекта в сознании.
Вместе с тем известны и более доступные приемы преодоления односторонности, например через развитие децентрации. Инертность субъективной позиции отражает сохранение незрелой логики (эгоцентризма), когда человеку доступна только одна позиция — собственная. Децентрация развивается полнее, когда человек задает себе вопросы такого типа: что увидел бы в этом предмете такой-то знакомый ему человек, если бы ему предложили такое же задание? Ответив на этот вопрос от лица разных людей и получив весьма отличающиеся по существу ответы, человек осознает, что на один и тот же предмет можно смотреть со многих позиций, приводящих к разным решениям одной и той же задачи. Тренировка приводит к тому, что когда у человека возникают новые идеи, он способен, преодолев эгоцентрическую позицию, принять и использовать логику другого лица. Подобные приемы формируют готовность встать на чужую точку зрения.
Известный психолог Вертгеймер использовал иные приемы, облегчающие смену точки зрения на задачу (рис. 18). Он показал [284], сколь важна рациональная реорганизация и переориентация материала, накопленного по ней. Меняя местами и двигая элементы задачи относительно друг друга, можно обнаружить, что перемещения ведут не только к изменению в структуре, но и в значении в этой структуре отдельных ее частей (задачи, проблемы, теории). Перемена позиции приводит к облегчению усмотрения значимости отдельных частей, их места в общей структуре, их роли. Для этого он использовал «центрирование», выделял нечто главное и затем все остальное располагал так, чтобы удобно было созерцать части, элементы ситуации, определенные по отношению к этому главному — центру, ядру или оси.
Стремление сохранить неограниченный умственный горизонт связано с умением критически подходить к мнениям любых маститых и даже гениальных ученых о перспективах в науке. Смена позиции при взгляде на задачу облегчает отстранение от самых распространенных и авторитетных мнений по отношению к избранной проблеме. Казалось бы, имел авторитет более заслуженный, нежели Резерфорд, однако и он оказался несостоятельным в прогнозировании. В 1937 г. он утверждал, что атомную энергию никогда не удастся не пользовать практически, но менее чем через два года Отто Ган доказал, что удастся, а еще через два года американцы приступили к созданию атомной бомбы [207].
Существует и другая типичная ситуация, связанная с давлением авторитетов и исподволь подталкивающая молодого специалиста к принятию чужой точки зрения. Она возникает, когда он начинает работать с новой для себя проблемой, погрузившись в изучение литературы. На этом трудном пути, еще не имея глубоких знаний, человек с адекватной, а тем более заниженной самооценкой легко захватывается идеями то одного, то другого автора. Многие подходы, даже противоположные, кажутся ему добротно аргументированными. Эффект захвата усиливается высоким авторитетом авторов и все это приводит к тому, что у новичка формируется барьер, препятствующий возникновению и укреплению его собственных гипотез. Чтобы такой барьер не возник, полезно входить в проблему со своей гипотезой, начинать с поиска аргументов в ее пользу и лишь позднее, когда (и если) она окрепнет, можно отважиться на уравнение ее с представлениями других исследователей. Такую последовательность рекомендовал своим ученикам академик А. А. Ухтомский.
Вместе с тем на этом пути есть свои особенности. У лиц с завышенной самооценкой, когда возникает своя идея, — это так приятно, что она кажется неопровержимой. В этот период большую помощь в ее всестороннем анализе может оказать «дразнящий собеседник» с иным, пусть даже одиозным, взглядом на вещи. Он заставляет рассматривать аргументацию не только «за», но и «против». Например, он утверждает, что Земля плоская и требует переубедить его. Это побуждает защищать некую позицию, которая в результате этих усилий не только все больше становится своей для отстаивающего ее, но и укрепляется по мере получения новых доводов в ее пользу.
Для расшатывания односторонней позиции, кроме альтернативной аргументации целесообразно доводить идеи до абсурда, а также рассматривать парадоксальные, нереальные, фантастические ситуации, связанные с развитием данной идеи. Интересно, что когда воображение ученого тревожит некая идея, а серьезных доказательств, подтверждающих ее правдоподобие, у него нет, нередко он обращается к фантастике — создает на основе этой идеи фантастические произведения, включая в них все за и против [30]. В этом плане интересны, например, романы У. Пенфилда «Факел» и Н. Винера «Искуситель».
Что дает фантастика? В фабуле фантастического произведения может найти воплощение эксперимент, который не обязан оглядываться на «здравый смысл». Тем самым ученый преодолевает инерцию и конструктивно прощупывает решения, пусть пока и не вполне правдоподобные. «Гиперболоид инженера Гарина» А. Толстого казался беспочвенной фантастикой, пока не изобрели лазер. Голография подтвердила возможность висящих в воздухе объемных изображений, описанных И. Ефремовым в рассказах «Тени минувшего» и «Звездные корабли» [30].
Когда не удается преодолеть стереотипы, то незаметно для себя, попадая на традиционный путь мышления, человек раздражается, сталкиваясь с иной позицией. Отрицательные эмоции способствуют отчуждению его от людей, придерживающихся других взглядов. «Что с ними говорить! Они невежды, дилетанты, смешно принимать их во внимание!» Возникшая изоляция, в свою очередь, еще более усугубляет односторонность — возникает порочный круг. Еще Спиноза отмечал [176], что догматическое мышление вызывает у людей раздражение и злобу. Значительно плодотворнее установка, предполагающая такую позицию: «Если твое мнение отлично от моего, то это еще не значит, что ты заблуждаешься: может быть, ты подходишь к истине с другой стороны и видишь ее другую сторону».
Эффективным способом преодоления излишней жесткости в суждениях служит ироничное отношение к себе и к значимости занятой позиции. Важную роль иронии отмечал еще Маркс, который писал: «Сократовская ирония... как необходимо понимать ее... в качестве диалектической ловушки, при посредстве которой обыденный здравый смысл оказывается вынужденным выйти из всяческого своего окостенения...» [123, т. 40, с. 112].
Познание мира требует не просто накопления знаний, но и взлома, коренного преобразования старых представлений, выхода за пределы привычного круга понятий. Любое правило не только должно подвергаться критике, направленной на его уточнение, но, кроме того, полезно и более радикальное отношение к нему — нужно ли оно? Нередко представление о невозможности решения задачи связано с неумением выйти за пределы определенных правил. Подобным приемом пользовался авиаконструктор Бартини [207], когда стремился освободить своих сотрудников от оков и догм. Он призывал их не ограничиваться, не ослепляться привычным набором правил, не действовать механически, не повторять раболепно то, чему учили, не сосредоточивать внимание на ограниченной части проблемной ситуации. Предположим, говорил он, что никак не решается шахматная задача и решить ее нельзя. Некто, не считаясь с правилами игры, достает из кармана еще одну пешку и — все у него получается! Прием, недопустимый в шахматах, но кто его запретил в технике? Позиция Бартини здесь очень близка представлениям Карла Лихтенберга, который удивлялся тому, как много могут навредить правила, едва только наведешь во всем слишком строгий порядок.
Распространено представление о том, что ответ на вопрос сможет или не сможет человек справиться с проблемой, зависит, главным образом, от характера этой проблемы и очень слабо связано с субъективным отношением к ней человека. Тем самым господствует стереотип и не учитывается влияние уровня мотивации на продуктивность творчества. Вопреки подобным взглядам практика показывает, что громадное значение имеет «своя» эта задача или навязана извне. Последняя побуждает слабо, и мотивация к преодолению трудностей поддерживается недолго. Если же задача «своя», т. е. определена собственными, глубинными, упроченными опытом интересами, она значительно сильнее и длительнее поддерживает усилия, направленные на ее разрешение. Проанализировав мотивационные аспекты деятельности более 10 тысяч американских ученых, исследователи (в полном согласии с указанной ролью мотивов) пришли к выводу, что ученым должна быть предоставлена свобода выбора научного направления, тогда их творчество существенно эффективнее [162].
Другая сторона проблемы — как достичь оптимума мотива в творчестве — связана с убеждением, что если человек долго не может справиться с задачей, то это означает, что она не по силам и ему нужно от нее отказаться. Здесь не принимается во внимание, что длительные неудачи сами по себе могут настолько снизить мотивацию, что человек теряет внутреннюю поддержку для решения задачи. Стабилизации мотивации способствует либо постепенное наращивание сложности решаемых задач, либо разбиение большой задачи на несколько частных. Двигаясь от успеха к успеху, человек укрепляет уверенность в себе, и у него растет способность продолжать попытки и преодолевать все большие препятствия.
В определенном смысле мотивация к решению задачи важнее, чем сама задача. Прежде всего это относится к так называемым неразрешимым проблемам. По отношению к ним распространено предубеждение, что они, дескать, только поглощают время у исследователей, не давая никакого положительного эффекта. Это утверждение весьма сомнительно. Здесь стоит обратиться к истории пятого постулата Евклида, о котором Лобачевский сказал: «Напрасное старание... в продолжении двух тысяч лет» [по 4, с. 105]. Никто не мог подумать, что может существовать какая-то геометрия, отличная от привычной, евклидовой. При ориентации на творческую деятельность не следует страшиться, что некоторые задачи заведомо неразрешимы и нет оснований относиться свысока к тем, кто тратит время и силы на подобные проблемы. Многие великие ученые отдали дань таким задачам и попутно пришли к решению иных важных задач, например, Кеплер и Т. Браге составляли гороскопы, Бойль искал философский камень, а Гоббс решал квадратуру круга [по 39]. Величайшие открытия сделаны на пути к недостижимым целям.
Нередко первая встреча с творческой задачей порождает недоумение и неуверенность в том, правильно ли она сформулирована, конкретно ли поставлена. Однако корректно поставленных творческих задач не бывает, иначе они перестают быть творческими. В тех случаях, когда человек поставил перед собой сложную задачу и, сделав много попыток, не нашел путей для ее решения, у него нарастает желание прекратить дальнейшие попытки. Подобные пораженческие настроения могут опираться на стереотипные представления о том, что для решения ее еще нет объективных условий. Следует иметь в виду, что сам факт постановки задачи говорит в пользу того, что для ее решения условия уже созрели, они витают в воздухе. Американский социолог Мертон показал [266], что одновременные знаковые открытия — скорее правило, чем исключение: проанализировав 264 случая, он отметил, что в двух третях из них и та же мысль возникла независимо друг от друга у двух ученых, и в одном из каждых пяти случаев — у трех. Отмеченная здесь синхронность в возникновении одинаковых идей говорит в пользу того, что они действительно появляются лишь тогда, когда созревают условия. Зрелость проблемы (по А. Кестлеру) наступает тогда, когда для ее решения требуется минимум усилий, так как все предпосылки подготовлены. Этим он объясняет феномен одновременно сделанных открытий [261]. Утверждение о фатальной неизбежности научного открытия еще в конце XIX в. сформулировал Гальтон: «Когда яблоки созрели, они готовы упасть» [245]. Прайс подсчитал, что только 58% открытий уникальны [по 261].
Когда задача не решается, не поддаваясь на разнообразные усилия, то человеку трудно, и это понятно. Менее очевидно, что успех, да еще серьезный, тоже может породить ограничение в подходах. Тем не менее одно из самых опасных переживаний для человека — это успех, особенно если он пришел к нему в начале его профессионального становления. Тогда возникает тенденция и в дальнейшем действовать стереотипно, т. е. использовать те же приемы и методы, теории и эксперименты, которые привели к успеху в первый раз. Все это формирует клише, которое в дальнейшем ограничивает разнообразие применяемых стратегий и методов. Недаром Оскар Уайльд как-то сказал: «Трагедии бывают двух типов. Одни — когда вы не получаете желаемого. Другие — когда вы его получаете».
Люди с максимальным для своего времени научным знанием зачастую стоят в стороне от магистрального, общепринятого пути развития науки. Своими неортодоксальными взглядами и подходами эти люди нередко вызывают у окружающих неудовольствие и досаду. Они кажутся еретиками и на этом основании отторгаются обществом. Преодолению барьера неприятия таких оригиналов и чудаков способствует понимание того, что неортодоксальность взглядов и поведения в обыденной жизни может быть связана с оригинальностью научного мышления, его независимостью, с высоким творческим потенциалом. Д. И. Писарев отмечал, что талант всегда имеет свою оригинальную физиономию и ему трудно отрешиться от нее. Роль неортодоксальной личности отмечал и В. И. Вернадский. Он писал: «Вся наука на каждом шагу доказывает, что в конце концов прав бывает одинокий ученый, видящий то, что другие своевременно осознать и оценить не в состоянии» [39, с. 171].
Иногда задача настолько подавляет исследователя своими масштабами и колоссальным объемом, предполагаемых усилий, что полностью парализует его инициативу. Подобную коллизию А. Толстой называл «слоновой задачей», замечая, что наиболее распространенный подход к ней таков: «Слон очень большой, а рот у человека слишком маленький. Лучше подождать, пока рот не станет достаточно большим». Однако поскольку рот у человека увеличиться не может, постольку ему никогда не проглотить слона. Между тем проблему поедания большого слона маленьким ртом можно решить: следует отодвинуть слона от себя подальше, тогда он покажется маленьким и съедобным. Такая позиция тоже приводит к откладыванию работы над задачей на неопределенный срок: слон далеко и спешить некуда, реальный и продуктивный способ облегчить переход к непосредственному решению подобной задачи — разрезать ее на куски, а потом спокойно и методично пережевывать этого «слона» маленькими кусочками.
Вынуждая человека действовать в соответствии с групповыми нормами и индивидуально укоренившимися образцами, стереотипы существенно ограничивают разнообразие порождаемых гипотез, из-за необходимости поддерживать социально одобряемый «фасад». Не желая его менять, ученый может пасть духом, столкнувшись по ходу решения задачи с чем-то, что, по его мнению, совсем невозможно преодолеть. Для взятия этого препятствия прежде всего необходимо распознать его как проявление стереотипа мышления, а затем изменить позицию — рассмотреть возникшую преграду не как непреложный факт, а как вариативный. Подобный сдвиг акцентов помогает обнаружить несостоятельность ряда исходных допущений или выявить альтернативные интерпретации, которые ведут к новым выводам. Нередко при этом выясняется, что ранее была игнорирована важная информация и теперь нет достаточных оснований для пессимистических оценок. В свете исходной аргументации препятствие выступало непреодолимым только потому, что подход был единственным. Теперь оно может быть осознано как противоречие, которое поддается разрешению. В подобной ситуации усилия направляются на выход из порочного круга за счет преодоления идеи единственности решения.
Способом ухода от единственности позиции может выступить умение «покачать» представление о задаче. С этой целью успешно применяется метод «фокальных объектов». Он состоит в том, что, сформулировав предварительно ядро проблемы и удерживая его в фокусе внимания, его соотносят с произвольно выбранной группой объектов и их свойствами. Тем самым создаются благоприятные условия для порождения необычных ассоциаций, возникновение которых практически невероятно, если проблему анализировать с позиции исходной логики. Сквозь призму множества неожиданных связей проще найти новый подход к задаче.
Подводя итоги этого раздела, посмотрим, что можно предложить, какие существуют подходы и способы для индивидуальных сражений с собственными стереотипами?
