Метафора — это отличительный признак гения, ибо способность образовать хорошую метафору есть способность распознать сходство.
Аристотель
ожно рассматривать неосознанность некоторых этапов получения результата как одно из важнейших свойств интуиции. Совершенно очевидно, что продукт интуиции не падает с неба. Имеющиеся наблюдения свидетельствуют о том, что должна накопиться достаточная исходная информация и каким-то образом преобразоваться, прежде чем повысится вероятность интуитивного проблеска. Каковы предварительные процессы? Если можно было бы догадаться, в чем они заключаются, то сведения о них позволили бы целенаправленно вторгаться в механизмы подсознательной подготовки интуитивного решения, чтобы научиться повышать вероятность его достижения. Первую известную нам попытку описания неосознаваемых операций обработки информации предпринял Фрейд, выделив две из них — конденсацию и смещение [198].
Конденсация — совмещение разнородных элементов в единый образ. Фрейд отмечал, что в сновидении подобное сгущается в новое единство. Влияние этой операции проявляется в индивидуальном развитии человека очень рано — уже на уровне сенсомоторного интеллекта. Здесь она выступает как сплавление разных способов взаимодействия с предметами в единую сенсомоторную схему. Когда маленький ребенок учится манипулировать предметами, например хочет взять игрушку, то в зависимости от ее формы, размера и расстояния до нее он совершает поначалу много отдельно управляемых движений. Постепенно, по мере накопления опыта обращения с различными предметами, у него формируется иной способ построения таких программ, выделяются их сходные звенья, которые затем синтезируются — отливаются в единую сенсомоторную схему. Теперь движения руки ребенка становятся плавными, экономными и управляемыми единой командой «что-то взять». По мере дальнейшего усовершенствования и погружения эти схемы могут реализоваться не только во внешнем поле — двигательно, но и мысленно, т. е. осуществляется перенос результатов конденсации во внутреннее поле, что способствует развитию пространственного воображения. Кроме того, за счет конденсации достигается снижение инерционности мысленных манипуляций с объектами, что в свою очередь обусловливает способность ребенка обучаться с помощью подражания. В этом контексте важно подчеркнуть, что существо конденсации состоит в запечатлении общей части многократно повторенных действий (при потере индивидуальных особенностей) и управлении ею с помощью единой команды.
В сфере представлений результат конденсации может выступать в виде обобщенного портрета. Так, большинство людей может отличить немца от японца, француза от китайца, англичанина от итальянца, подсознательно руководствуясь целостным представлением о внешности людей указанных национальностей. Зная только родной язык, многие могут отличить немецкую речь от английской, английскую от французской, французскую от испанской и т. д. Если же попросить их выделить общие черты внешнего облика представителей разных национальностей или соответствующего языка или признаки, по которым они осуществляли это различие, то окажется, что такие черты и признаки обычно не осознаются.
Исследования дают косвенное подтверждение, что у людей разных культур существует обобщенный портрет отражения на лице различных эмоциональных состояний. Так, в Японии, Аргентине, Чили, Бразилии, США взрослым испытуемым показывали многочисленные фотографии шести эмоциональных состояний. Подавляющее большинство выполнило задание одинаково, независимо от культурной принадлежности. В другом исследовании аналогичный материал был показан детям и выяснилось, что обобщенный портрет отражения разных эмоций; формируется в различном возрасте: смех — до трех лет, боль — в пять-шесть, гнев — семь, страх и ужас — девять-десять, удивление — одиннадцать, презрение — в четырнадцать лет.
Рассматривая возникновение обобщенного портрета с участием конденсации, интересно напомнить, как рассматривал Кант [84, с. 237] процесс формирования представления об идеальной фигуре человека: «Кто-то видел тысячу взрослых мужчин. Если он захочет судить об их нормальной величине, определенной путем сравнения, то воображение (по моему мнению) накладывает огромное число образов (может быть, всю эту тысячу) друг на друга, и если мне будет позволено применить здесь аналогию с оптическим изображением, то в пространстве, где соединится большинство из них, внутри тех очертаний, где часть наиболее густо покрашена, становится заметной средняя величина, которая и по высоте, и по ширине одинаково удалена от крайних границ самых больших и самых маленьких фигур. И это есть фигура Красивого мужчины. Можно было бы то же самое получить механически, если измерять всю эту тысячу, сложить высоту всех, а также ширину и толщину самое по себе, и сумму поделить на тысячу. Но воображение делает это путем динамического эффекта, который возникает из многократного схватывания таких фигур органом внутреннего чувства».
Попытку изготовить обобщенный портрет людей одного типа с помощью фотографирования предпринял Гальтон [245]. Он совмещал снимки различных лиц, выполненные в одном масштабе, и получил усиление в тех местах, где черты лица были сходны, и рассеивание в местах индивидуальных особенностей. Как показал Фрейд [198], сновидение может осуществлять преобразования, подобные тем, которые выполнил Гальтон, изготавливая обобщенные портреты. Оно как бы накладывает различные составные части объекта друг на друга. Поэтому в общей картине сновидения на первый план выступают общие элементы, а контрастирующие детали взаимно уничтожаются.
Сплавление может происходить не только в сенсомоторной сфере и сновидении, но и в мышлении. Когда человек стремится передать некую мысль, он может сделать это не в лоб, а с помощью как бы блуждания в окрестностях темы — «вокруг да около», т. е. поворачивая ее содержание все новыми гранями и формулируя разными способами. Из ореола индивидуальных деталей аргументации конденсируется, сгущается обобщенный портрет идеи как нечто общее для всех формулировок. Подобным образом возникает в сознании читателя портрет героя художественного произведения.
В дальнейшем на примере музыкальных ритмов, в частности для группы народных русских песен, мы покажем, как можно не только представить себе, но и моделировать процесс формирования обобщенного портрета. Аналогом процесса образования обобщенного портрета может служить и описанный нами механизм получения скелета зрительной фигуры с помощью операции конденсации. В определенном смысле скелет можно рассматривать как обобщенный портрет.
В качестве элементов в операцию конденсации входят преобразования, обеспечивающие формирование одномоментного и целостного образа. Они обычно описываются как сгущение, концентрация, типизация, слипание, агглютинация, кристаллизация, сплавление. Правополушарные операции конденсации соотносятся с левополушарными — обобщением и классификацией. Продукт последних — уже не целостный портрет, а существенно последовательное образование — список признаков и черт вновь образованного понятия или категории.
Допущение, что конденсация вносит существенный вклад в подготовку интуитивного решения, делает понятными попытки облегчить усилия человека при осуществлении подобных операций в одном из видов мозговой атаки — синектике. Здесь перед группой ставится цель — сформулировать новую идею или принцип оригинального устройства. Допустим, нужна идея принципиально нового землеройного механизма. Участникам атаки показывают кадры из фильма о кротах. После того как они уловят принцип проходить сквозь землю, используемый кротом, их побуждают представить себя кротом, прокладывающим себе дорогу под землей. Затем, получив соответствующую информацию, предлагают ощутить себя землеройкой, буравящей грунт иным образом, затем — земляным червем с присущими ему приемами «ввинчиваться» в землю и т. д. Такое блуждание в пределах задачи способствует трансформации наличного обобщенного чувственно-двигательного образа — сенсомоторной схемы прохождения сквозь землю. В дальнейшем этот образ может быть расшифрован сознанием в виде идеи нового принципа.
Результатом конденсации выступает также метафора — словесный продукт запечатления общности, сходства между ситуациями — свернутое сравнение. При порождении метафоры, так же как при формировании обобщенного портрета, воображение накладывает образы друг на друга, выделяя и подчеркивая, обозначая некую часть их. Но в отличие от обобщенного портрета, где конденсируется основная часть и отбрасывается индивидуально отличительная, в метафоре конденсируется частичное сходство.
Относя метафору к разновидности интуиции, М. Бунге [35] приводит ряд примеров из физики, математики и других наук, показывающих, что метафора проявляет некую близость между объектами и процессами разнообразной природы. Так, Джоунз полагает, что метафорами можно считать основополагающие представления физики, такие, как пространство, время, число и материя. Он дает определение метафоре как «установление внутренней связи между вещами» [259]. Важно подчеркнуть, что метафоры могут выполнять роль мостов, соединяющих информационные структуры и контексты весьма отдаленной природы. Сгущая некоторое обнаруженное сходство, метафора воплощает идею связи между объектами, тем самым облегчает, стимулирует перенос мысли с одного объекта на другой, способствуя порождению ассоциации.
Проиллюстрируем механизм конденсации сходства в метафорах на рассказе К. Чапека «Поэт». На рассвете на пустынной улице автомобиль сбил пьяную старуху и скрылся на бешеной скорости. Полиция разыскивает преступников. Один из свидетелей — поэт. Он не помнит ни цвета, ни номера машины, но под впечатлением события написал такое стихотворение:
Дома в строю темнели сквозь ажур,
Рассвет уже играл на мандолине,
Краснела дева.
В дальний Сингапур
Вы уносились в гоночной машине.
Повержен в пыль надломленный тюльпан.
Умолкла страсть... Безволие… Забвенье.
О шея лебедя! О грудь!
О барабан! И эти палочки — трагедии знаменья.
Поэта спросили, почему именно эти образы возникли у него после происшествия. Вопрос заставил его задуматься, возникшее внутреннее напряжение помогло ему осознать причины порождения данных метафор, и он объяснил, что коричневый цвет всегда ассоциировался у него с Сингапуром, двойка — с шеей лебедя, тройка — с грудью, а пятерка — с барабаном и двумя палочками. Таким образом выяснилось, что это была коричневая машина с номером 235.
Возникшая как сгущение некого свойства, в дальнейшем метафора может служить ярлыком, по которому воссоздается объект со всеми его разнообразными свойствами. Тогда весь сложный объект олицетворяется метафорой. Она служит уже не только мостом, способствуя переносу мысли из одного поля смыслов в другое, но и осуществляет захват этого нового поля. Общность, выделяемая метафорой, может относиться к эмоциональной, чувственной, образной и двигательной сферам, акцентируя сходство чего-то с опытом человека.
Другая базовая операция неосознаваемой обработки информации — смещение. Она реализует сдвиг внимания при анализе из центра на периферию — от основных свойств объекта к второстепенным, т. е. осуществляет представление целостного, личностно значимого события или предмета второстепенной, эмоционально несущественной деталью. Тем самым целое представляется своей частью. Обратим внимание на то, что второстепенных деталей много, отсюда совершенно очевидна неопределенность, многозначность смещения. С помощью смещения нейтрализуется психологическая защита. Если некое событие травмирует человека, то оно может быть зашифровано через второстепенную деталь, и в таком закамуфлированном виде может осознаваться, не встречая сопротивления цензуры, поскольку эта деталь эмоционально нейтральна. Смещение, как отмечал Фрейд [203], можно назвать переоценкой психической ценности. Когда в сновидении вместо волнующего впечатлений имеет место безразличное, то весьма вероятно, что это результат смещения. Создается впечатление, что возникновение символьных намеков, амулетов и фетишей обязано смещению. В некотором смысле оно родственно переименованию (метонимии), т. е. употреблению названия одного предмета вместо другого — на основании внешней или внутренней связи между ними.
Как известно, защитные механизмы препятствуют поступлению в память информации о событии, травмирующем человека. С помощью смещения выделяется и акцентируется связь между некоей личностно нейтральной деталью и его тревожащим существом. Именно такая связь позволяет втащить информацию в память, минуя защиту. Теперь в памяти могут возникать разнообразные ассоциации с этим событием. Иногда память ко времени доставляет из своих глубин сведения, казалось бы прочно забытые, которые называют «топляками» по аналогии с утонувшими бревнами. Что-то когда-то случилось или прочитано, забылось, но всплывает вдруг. По содержанию «топляки» обычно весьма далеки от сути вопроса, поднявшего их со дна памяти, но по внутренней своей логике через неявную побочную связь втаскивают в поле сознания нечто значимое, нередко оказывающееся именно тем, что нужно, порождая цепи самых неожиданных ассоциаций и приводя вопрос к решению.
Символическая трансформация — третья, базовая неосознаваемая операция, в некотором смысле она обратна смещению. Это — представление сложного объекта или явления символом, в котором игнорируются все личностно и эмоционально несущественные его элементы и преувеличиваются, педалируются эмоционально значимые. Здесь так же, как в смещении, целое представляется через свою часть, но не нейтральную, а особо волнующую. Символическая трансформация отчетливо обнаруживается в поэзии. Каждый поэт стремится найти яркие образы, пробуждающие эмоциональный отклик в душах читателей. Таким способом за счет символической трансформации для достаточно нейтрального события формируется эмоционально-окрашенная, т. е. уже личностно значимая, связь, которая за счет чувственного возбуждения позволяет подготовить (подогреть) определенные зоны памяти, снизить там пороги по отношению к событию, подвергшемуся символической трансформации, и тем самым облегчить вспоминание всего, связанного с ним. Символическая трансформация является наиболее характерной операцией в детских играх, где символ замещает предмет (палочка — лошадку) в соответствии с игровым смыслом вещи [171].
Операции — смещение и символическая трансформация — неоднозначны, но в разной мере. Деталь, на которую произведено смещение, позволяет восстановить целое с точностью до класса объектов, содержащих эту деталь, в соответствии с общепринятой классификацией. Эмоционально и личностно значимая деталь, лежащая в основе символической трансформации, позволяет восстановить целое, зависящее от ценностных ориентиров и состояния человека, поэтому число символов, соотносимых с одним и тем же содержанием, при символической трансформации существенно возрастает по сравнению со смещением, что связано с изменением эмоционального состояния человека и его ценностных ориентиров.
Базовые операции подчиняются своим правилам преобразования, своей логике, некоторые особенности которой отмечал Фрейд [203]:
Каким образом указанные операции включаются в процесс решения задачи? Коль скоро задача поставлена, т. е. известны исходные условия, цель и желаемые результаты, процесс решения может быть представлен как усмотрение перехода между двумя картинами — исходными условиями и желаемыми результатами. Операции конденсации, смещения и символической трансформации позволяют осуществить, организовать необходимые связи, выявить разного типа общность между ситуациями в зоне задачи. Обобщенные портреты, метафоры, эмоционально значимые символы и второстепенные детали образа решения порождают некоторый контекст, на котором, как на питательной среде, вызревает решение. Продуктивность возникающего контекста связана, с одной стороны, с ориентацией на задачу (зона блужданий в этом смысле ограничена), и с другой — с неоднозначностью операций. Контекст подготовлен обобщенными портретами, метафорами, смещением, символической трансформацией. В нем представлены те разнообразные общности, которые могут послужить полуфабрикатами для возникновения гипотезы как заключения по аналогии. Здесь уместно напомнить — процесс формирования питательной среды для решения до некоторого момента не осознается. Но когда мера общности между чем-то и чем-то превосходит некоторый порог — человеком ощущается изменение эмоционального состояния и воспринимается это как предчувствие решения — намек.
Результат каждой из базовых операций формирует специфический намек. Смещение провоцирует подозрение о чем-то важном в связи с восприятием доселе, казалось бы, малозначимой детали. Символическая трансформация вызывает намек иного рода. Здесь объектом внимания выступает сама волнующая деталь, намекающая на все событие. Операции смещения и символической трансформации, каждая по-своему, активизирует память, способствуя порождению новых ассоциаций как в подсознательной ее зоне (смещение), так и в зоне произвольного доступа (символическая трансформация). Смещение и символическая трансформация — операции, определяющие, что будет поступать в память и обрабатываться там с помощью конденсации. Конденсация — операция, ответственная за то, как будет преобразовываться материал, подготовленный смещением и символической трансформацией.
Установление множества разнообразных общностей и вплетение их в сеть ассоциаций подготавливает заключение по аналогии, когда акцентированное частное сходство служит основанием для прогнозирования сходства в других свойствах. При таком прогнозировании осуществляется скачок из области достоверного знания в область, где о существовании выделенного свойства нет необходимых сведений. Аналогии могут инициироваться структурной схожестью, функциональным подобием и сходством отношений. Банах писал [по 117, с. 36]: «Математик — это тот, кто умеет находить аналогии между утверждениями, лучший математик тот, кто устанавливает аналогии доказательств, более сильный математик тот, кто замечает аналогии теорий; но можно представить себе такого, кто между аналогиями видит аналогию». Аналогия как неосознанное заключение помогает выдвинуть предположение, строить гипотезы.
Базовые операции, особая динамическая логика, реализуя заключения по аналогии выступают, как мы предполагаем, как центральное звено механизма порождения решения в правом полушарии. Для того чтобы быть осознанным и проверенным на корректность и достоверность, решение передается в левое полушарие. Когда само интуитивное решение (в других вариантах схемы) осуществляется в рамках левого полушария, оно реализуется с помощью операций и мыслительных действий, свойственных этому полушарию: логических операций типа Конъюнкции, дизъюнкции, индуктивного и дедуктивного вывода и т. п.
Бесценные вещи проходят мимо наших ушей и наших глаз, если не подготовлены уши, чтобы слышать, и не подготовлены глаза, чтобы видеть.
А. А. Ухтомский
Отвергая возможность прямого, произвольного воздействия на подсознательные механизмы творчества, мы убеждены в существовании косвенных путей сознательного влияния на эти механизмы и будем искать приемы подготовки почвы для облегчения деятельности подсознания. Опираясь на выделенные и описанные базисные операции интуитивного решения, развернем некую программу мероприятий и приемов, повышающих шансы найти интуитивное решение.
Вначале сосредоточим внимание на неспецифической раскачке, повышении чувствительности правого полушария к подсознательным процессам, обострении образного целостного восприятия и поддержании специфического эмоционального напряжения. Затем обратимся к приемам создания оптимальных условий для осуществления каждой базисной операции: конденсации, смещения и символической трансформации.
Представим себе человека, которому нужно решить задачу, но пока решения он не нашел. В течение длительного времени используемые подходы и учет многочисленных обстоятельств не достигают цели. Это привело к тому, что человек напряжен, загружен, озабочен, тем более что осознает не только отдельные затруднения, но и свою несостоятельность, неспособность справиться с ситуацией. Такое состояние, способствуя падению самооценки, не только не помогает продвигаться к решению, но существенно тормозит его нахождение. Между тем не исключено, что к этому моменту человек обладает необходимой информацией для решения задачи, однако «душевная» суета не позволяет ему структурировать эту информацию в окончательный результат.
С целью изменения своего состояния на более продуктивное прежде всего необходимо расслабиться. Для этого придется осознанно сконцентрировать внимание на своих мышцах. Тем самым осуществляется переключение внимания, сознание занято процедурой релаксации и принудительно освобождается от прежних забот. Когда с помощью стандартных методов аутотренинга человек достигнет нужного уровня расслабления, он обнаруживает снижение загруженности. Теперь возникают условия для доминирования подсознательных процессов. Расслабление в момент перегрузки и отчаяния — это путь создания оптимальных условий дозревания идей в подсознании и формирования окончательного результата. Тем более что излишек имульсации от напряженных мышц создает в мозгу застойные очаги возбуждения, которые по принципу доминанты стягивают на себя поступающие раздражители и тем самым оказывают тормозящее влияние на текущие мыслительные процессы [115]. Если перед релаксацией человек предварительно ориентирует себя на желаемые критерии решения, т. е. концентрируется на том, чего хотелось бы добиться, то он может повысить вероятность перехода в сознание подсознательно накопленной у него информации в сфере данной проблемы. Кроме того, подобная периодическая ориентация укрепляет установку на решение данной задачи, влияющую на работу подсознания и организующую его усилия.
Благодатное влияние релаксации на продуктивность подметили многие ученые. Так математик Клайн писал, что творческий процесс нельзя по желанию довести до наивысшей точки или продлить самыми радужными посулами. Он проистекает особенно успешно, когда разум предается праздности и воображение свободно расправляет свои крылья [по 1]. Физиолог И. П. Павлов подчеркивал, что в начале научного исследования необходимо «распускать мысли», давать свободу фантазии [143]. У художников даже есть метод специального тренажа восприятия, позволяющий видеть все в общем, — «распущенный глаз» [77].
Момент выхода решения из подсознания — озарение, инсайт — наполняет человека ощущением счастья, удовлетворения, возносит его на вершину блаженства, дает ощущение вкуса к жизни. Этот миг можно несколько приблизить, либо повышая интенсивность подсознательных процессов, либо укрепляя доверие сознания к своим смутным подсознательным ощущениям. С этой целью тренируют повышение чувствительности к слабым импульсам, учатся не только воспринимать и понимать их, но и доверять этому пониманию. Ведь собственные ощущения сначала кажутся неясным хаосом чувств и настроений, но постепенно человек может научиться улавливать наступление того момента, когда на первый план выдвигаются те черты его подсознательных представлений, которые в большей мере соответствуют его глубинным установкам и целям.
Психологи разработали способы повысить желаемую чувствительность. Например, испытуемых просят опознать слова при подпороговой их экспозиции, т. е. когда слова либо светятся на экране так слабо, что неразличимы, либо так быстро исчезают, что не хватает времени их прочитать. Поначалу испытуемым кажется, что выполнить такое задание совершенно невозможно, однако сделав попытку, они зачастую неожиданно для себя правильно называли слово, даже когда думали, что сделали это случайным образом, наугад. При повторении экспериментов, испытуемые все чаще давали правильные ответы, все больше доверяя своим слабым, неосознаваемым ощущениям, т. е. практически становились чувствительнее к ним.
Одна из существенных особенностей правого полушария — восприятие и оперирование целостными объектами. Умение манипулировать с целостными сущностями тренируется, например, вскрытием в объекте любой упорядоченности или закономерности — это и периодичность, и регулярность, и соразмерность. Тогда, используя закономерность, можно оперировать с объектом любой сложности как с единой структурой путем замещения его в мысленном поле представлением выделенной закономерности. «Это нечто с таким-то ритмом» или «это нечто убывающее» и т. д. Как отмечал Пуанкаре, в процессе математического творчества важна не столько память, сколько чувство того порядка, в который должны выстроиться элементы, чтобы в итоге получилась некая гармония. «Если у меня есть чувство, интуиция, так сказать, этого порядка, вследствие чего я сразу могу объять всю совокупность рассуждений, мне уже нечего бояться забыть какой-либо элемент: каждый из них сам собой займет свое место, для него предназначенное, без всякого усилия со стороны моей памяти» [154, с. 21].
Многие авторы связывают творчество с необходимостью поиска или восстановления реально существующей, но нарушенной гармонии, порядка в окружающем мире, существующем независимо от человеческой воли и с привнесением извне некоей упорядоченности в представления людей об окружающей действительности, так как это повышает понятность мира и делает его для человека более удобоваримым [121].
Накапливая профессиональный опыт и решая творческие задачи в своей области, специалист развивает у себя особое целостное видение предмета, одномоментно улавливая утрату красоты как отражения целесообразности. Например, знаменитый авиаконструктор Туполев сразу ощущал нарушение целесообразности. «Увидел он как-то готовую к первому полету опытную машину и сказал: „Не полетит!“ — и она не взлетела. Бегала потом по аэродрому, а от земли оторваться не смогла. Увидел в ЦАГИ самолет, подготовленный к испытаниям на прочность, показал пальцем: „Вот здесь сломается!“ — и конструкция сломалась именно в этом месте» [207, с. 441].
В качестве закономерности, сплавляющей элементы в единую систему, могут выступать не только различные виды регулярности. Любая осмысленная упорядоченность может служить таким связующим звеном. Так, если группа разнообразных симптомов некоторого заболевания представляется врачу следствиями общей причины, относительно которой симптомы могут быть упорядочены, то, усмотрев у больного один из симптомов, врач будет проверять наличие других, дополняя каждым из них свое целостное представление о болезни.
Способствовать целостности можно и привнося в восприятие объекта субъективную эстетическую оценку. Красивая женщина, очаровательный ребенок, противный тип — это целостные представления, поскольку в них находят свое отражение не только все свойства объекта, но и спаривающее их воедино отношение к ним воспринимающего человека.
Еще один способ тренировки целостного восприятия объекта увязан с идентификацией субъекта и объекта восприятия. При этом человек как бы перевоплощается в объект, сливаясь с ним настолько, что теряется ощущение границ между ними. Тогда внимание полностью оккупируется им одним, другие раздражители в этот момент для человека не существуют, поэтому об этом объекте поступает максимальный объем информации. Именно эту грань уловил Бергсон [19], когда писал, что с интуицией тесно связано непосредственное вчувствование, с помощью которого человек переносится в глубь предмета, чтобы испытать совпадение с тем, что есть в нем единственного и, следовательно, невыразимого. Подобное слияние особенно отчетливо проявляется при воздействии произведения искусства — происходит как бы исчезновение воспринимающего и полное его погружение, растворение в мире произведения.
Проникновение в существо явления облегчается за счет глубокого уподобления себя постигаемому объекту — перевоплощению. В этом плане интересно описание Арнхейма: «Когда я смотрю на колонны, то на основании своего опыта я знаю о присутствии в них механического сжатия и растяжения, также знаю, что чувствовал бы я сам, если бы находился на месте колонны, если бы физические силы действовали на мое тело извне и изнутри его. Я проецирую мои собственные кинестетические ощущения на колонну. Ощущения сжатия и растяжения, которые взяты из кладовой тяжести, стремятся вызвать реакцию и в других областях сознания» [228, с. 76].
В основе способностей актера, писателя, музыканта к перевоплощению лежит явление идентификации, уподобление помогает проникновению в мир другого человека, пониманию его. Бальзак отмечал, что постепенно его наблюдательность приобрела остроту инстинкта. Не пренебрегая телесным обликом, она разглядывала душу, вернее сказать, она так метко схватывала внешность человека, что тотчас проникала в его внутренний мир, позволяя писателю жить жизнью того, на кого была обращена, ибо наделяла его способностью отождествлять себя с ним.
Методы стимуляции творчества, опирающиеся на идентификацию, эмпатию и моделирование с помощью своего тела, разбиваются с помощью психодрамы и варианта мозговой атаки — синектики. Роль моделей в наше время возросла чрезвычайно. Сегодня понять «нечто» означает умение построить модель этого «нечто». Моделирование используется как один из основных путей познания действительности. Однако в конечном счете для понимания процесса в любой внешней модели необходимо в какой-то мере ее уподобить себе — тогда и достигается желаемое прозрение.
Восприятие, обычное для правого полушария, характеризуется не только целостностью, но и образностью. Прилагая усилия для решения задачи в наглядной форме, человек из каждого привлекаемого для решения объекта выделяет богатую дополнительную информацию, его индивидуально-неповторимые черты, теряющиеся в акте логического вывода, связанного с использованием обобщенных понятий и категорий. Картина, схема, кроме сохранения индивидуальных особенностей, дают возможность одновременно увидеть все связи и сверх того обладают доказательностью. В древности рисовали схему и говорили «смотри». Развитию образного восприятия способствуют упражнения по сведению словесных задач, формулируемых последовательно, в картинки, схемы, планы, представляющие их одномоментно. Общеизвестными удачами уплотнения больших объемов последовательных текстов в наглядные образы служат: Периодическая система элементов, систематика животных, схема Галактики, географические карты.
Тренировать образное восприятие можно с помощью представления абстрактных понятий в зрительной форме. Классическим воплощением удачной визуализации служит объемная модель молекулы ДНК и планетарная модель атома Бора. Другой иллюстрацией может являться некоторый прием под названием «Пирог» [93], выявляющий динамику проблем супружеских отношений. Этот прием включает составление каждым супругом списка наиболее значимых свойств и отношений между ними. Затем каждый из них делит круг — «пирог» — пропорционально личной значимости всех выделенных свойств. Такую операцию он проводит до рождения и через полтора года после рождения первенца. Деление «пирога» сделало наглядным для каждого из супругов как изменение общего положения в их отношениях после появления ребенка, так и разницу в их переживаниях, помогая им справиться с ситуацией.
Взаимная трансляция слов и образов может тренироваться не только в направлении от слов к образам, но и от образов к словам. Поэтому одним из способов развития образного восприятия может явиться тренинг в составлении краткого и выразительного словесного портрета человека или картины. Экспериментально показано, что точность подобного портрета коррелирует с талантливостью в своей профессии актеров, музыкантов, художников [77].
Тренировке образного фантазирования способствует восприятие неопределенного фона. Для зрительного фантазирования это может быть открытый огонь, для слухового — звон колоколов. С этой целью Леонардо да Винчи рекомендовал рассматривать и интерпретировать облака, влажные пятна на стенах и т. д. [109]. Подобные ощущения доступны и при разглядывании узора обоев.
Один из методов развития образного восприятия связан с тренировкой ярких цветовых представлений. Роль цвета в творческом процессе известный авиаконструктор Бартини понимал настолько явно, что в своей квартире одну комнату он выкрасил в ярко-красный цвет, другую сам разрисовал таким образом: на голубом потолке — солнце, чуть ниже — на стенах- поверхность моря, волны в барашках, кое-где островки. Чем «глубже», тем ниже по стенам, тем зелень воды гуще, темнее, и на самом низу — дно... Камни, длинные полегшие растения, рыбы, всякие прочие донные твари... В красной комнате, тревожной, он возбуждался, настраивался на фантазии, а в зеленой — отрешался от привычной обстановки: там, сидя «на дне», размышлял без помех... [207, с. 121].
Интересным приемом развития образного мышления может служить задание на раскраску чертежа или схемы. Показано, что при этом радикально меняется способ анализа и ускоряется решение. Яркость зрительного восприятия и представления провоцирует различные эмоциональные состояния: самые сильные — экстаз, вдохновение, слабые — покой, умиротворение. Так, ярко представляя себе полет птиц, большинство людей испытывает вдохновение, а вспоминая легкое волнение на море, — ощущает бодрость:
Комплексное стимулирующее влияние на подсознательные процессы оказывает пребывание в обстановке острой недостаточности информации [105]. В ситуации сенсорного голода у человека существенно облегчается образование связей в памяти, возникает поток ассоциаций. Вместе с тем, компенсируя ограниченность и монотонность окружения, порождаются особенно яркие образы.
Кроме изменения (облегчения) работы памяти и появления особо ярких образов, недостаток информации меняет процесс предвосхищения, который в этом случае идет путем вероятностного конструирования с вынесением наружу (экстериоризацией) наиболее подходящего представления из накопленных в предыдущем опыте. Поскольку при этом баланс отношений центрального и периферического восприятия нарушается, сдвигаясь в сторону центрального, постольку растет уверенность в выдвигаемой гипотезе. Вследствие изменения соотношения потока информации, поступающей из центра и периферии (с периферии ничтожно мало, и центр перевешивает), то облегчается порождение гипотез на базе старого опыта. Некорригируемые подтверждающими сигналами из внешней среды, внутренние представления оккупируют восприятие и приводят человека к уверенности, что он нечто реально воспринимает. При этом порождаются необычные, оригинальные ассоциации, особенно на фоне эмоциональной напряженности. Сенсорная изоляция способствует тому, что представления могут выходить из обычных для них ассоциативных связей и вступать в новые причудливые композиции [105].
Из всего сказанного вытекает значимость для творческой, личности умения переносить одиночество, расположенности к мечтам и фантазиям в тишине и покое.
Почему в творческом процессе такая большая роль отводится порождению образов? Потому что кроме целостности, образ еще и эмоционально насыщен, в то время как главный элемент левополушарного мышления — понятие — чувственно нейтрален. Стремление разрешить задачу создает у человека эмоционально окрашенное отношение к ней, и это способствует тому, что задача присваивается им, становится «своей». С этого момента, если продвижение в решении замедляется или прекращается, у человека возникает напряжение, которое совершенно необходимо, поскольку играет важнейшую роль в творчестве. Вот как известный авиаконструктор А. С. Яковлев описывает процесс поиска решения, преодоления вибраций вертолета, «Пять месяцев мы пытались избавиться от этой тряски... мучаясь и ломая голову над тем, что же является источником, возбудителем вибрации. Я говорю „мучаясь“, ибо это были действительно муки. Ни днем, ни ночью, ни в театре, ни на прогулке, ни за обедом не забываешь о проклятой вибрации. Другой раз отвлечешься немного, но вдруг мысль о вибрации пронзает все твое существо и даже в пот ударит от чувства бессилия, ощущения какого-то неодолимого препятствия, перед которым мы стоим. И вот однажды озарило...» [226, с. 54]. Действительно, безуспешность осознанных попыток решить задачу огорчает человека, создавая у него напряженность, которая при определенном ее уровне переключает процесс решения на другие рельсы, переводя его со стратегией левого на стратегии правого полушария. Здесь формируется подсознательный доминантный очаг задачи, проявляющийся как повышенная готовность использовать для решения любую подходящую информацию — подсказку. При этих условиях очередные усилия могут привести к решению задачи в правом полушарии (схемы 2, 4). Получение решения сопровождается положительными эмоциями, которые переводят процесс в левое полушарие и способствуют осознанию самого решения. В работах О. К. Тихомирова экспериментально установлено, что «эмоциональное решение» нередко опережает «интеллектуальное» [185].
Здесь следует вернуться к тому, что доминантный очаг может быть представлен как воронка, в которую вскоре устремится поток информации, т. е. как система, функционирующая в ждущем режиме, подстерегающая подсказку. Своим углублением доминантный очаг может быть обязан (кроме понимания значимости решаемой задачи, поддерживаемого установкой) и таким эмоциям, как раздражение, огорчение. Поэтому, облегчая условия формирования доминантного очага задачи, есть смысл осознанно и терпеливо переносить временную напряженность своей психической жизни.
Предвосхищение, прогноз — ключевые моменты интуиции. Трудно переоценить их значение. Здесь важны малейшие продвижения. Одним из помощников в развитии экстраполяции может служить музыка. Удовольствие, доставляемое музыкой, связано со способностью человека к предвкушению продолжения. Если удается правильно предсказать развитие музыкальной темы, слушатель испытывает дополнительное удовлетворение и положительные эмоции предрасполагают его к продолжению восприятия. Наоборот, неудачи в предсказании подготавливают отрицательные эмоции, повышают уровень напряженности и могут побудить человека прекратить слушать музыку, непонятную для него. Если человек сделает усилие над собой и преодолеет психологический барьер («это» не для меня) и продолжит знакомство с подобной музыкой, то и по отношению к ней он разовьет в себе механизм предсказания.
Способность к предсказанию, совершенствуемая музыкальным развитием, проявляется и далеко за пределами сферы музыки. Проиллюстрируем эту мысль на рассказе К. Чапека «История дирижера Калины» [208]. Музыкант заблудился в чужой стране, в незнакомом городе. Он становится невольным свидетелем разговора двух людей. Не зная языка, он тем не менее понимает суть разговора. Речь мужчины ассоциируется у него с партией контрабаса, а женщины — с кларнетом. Слушая этот ночной разговор, он был совершенно убежден, что контрабас склонял кларнет к чему-то преступному. Он знал, что кларнет вернется домой и буквально сделает все, что велел бас, знал, что готовится преступление, и даже знал, какое. Это было понятно из того, что слышалось в обоих голосах. Это было в их тембре, в ритме, в паузах, в цезурах.
Мелодии, ритмы оказывают глубинное влияние не только на психику, но и на физиологию, под их воздействием происходит изменение сердечной деятельности, мышечной активности, ЭЭГ. Поэтому растет число специально подобранных музыкальных, программ для активизации творческой деятельности [120].
Осознанная тренировка восприятия непривычной музыки, живописи, нетрадиционных театральных зрелищ не только развивает способность выдерживать эмоциональное напряжение, но и стимулирует эмоциональную подвижность, что в свою очередь облегчает образование ассоциаций.
Интуитивное решение самым непосредственным образом связано с операцией конденсации, так как обобщенный портрет и метафора — ключевые моменты этого процесса. Если задача поставлена и уточнена, то формирующиеся обобщенные портреты аккумулируют в себе совокупные знания. Эти портреты в образной форме концентрируют информацию, полученную при взгляде на задачу с разных точек зрения, при оценивании ее с помощью разных критериев.
Коль скоро стартовая площадка для решения задачи создана, направление решения может быть проложено некоей ассоциацией, порождаемой метафорой. Она осуществляет связь между той областью знания, к которой принадлежит задача, и той, где ищется решение. Если для построения эффективного обобщенного портрета привлекаются глубинные специальные знания, то метафора рождается на основе широких знаний в смежных областях. Таким образом, эффективность конденсации зависит от гармоничного сочетания знаний вглубь и вширь. Какова бы ни была глубина знания в узкой области, вычерпать из них направление решения невозможно. С другой стороны, какой бы ни была широта знаний, без достаточно глубоких оценок в данной области нельзя правильно поставить задачу. Человечество давно и осознанно использует обобщенные портреты как средство эффективной передачи знаний. Достаточно вспомнить об опорных схемах С. С. Шаталова [209, 210], в которых кристаллизованы обширные области знаний, об изобретателе Г. С. Альтшулере с его схемами, таблицами и графами, отражающими алгоритмы решения изобретательских задач [5].
Поскольку мы предполагаем, что операция смещения связана с переносом подсознательной установки — центра доминанты — с личностно значимой части проблемы или события на эмоционально несущественную, нейтральную ее часть, то естественно допустить, что тренировка переноса внимания с одной части задачи на другую при изменении ракурса ее рассмотрения будет способствовать становлению механизмов операции смещения. С этой целью разработаны специальные игры, например игра, включающая взгляд на проблему «с высоты птичьего полета», «с высоты кургана», «из мышиной норы» [96].
С некоторой точки зрения к процессу смещения близко так называемое латеральное мышление. Это как бы думание не о предмете, а около или вбок. Тогда внимание сдвигается с эпицентра текущей задачи на ее менее важные, боковые части или на соседние с этой задачей области. Латеральное мышление нередко облегчает нахождение решений: чего нельзя добиться при лобовых атаках, до того можно добраться иным, обходным путем. Именно латеральное (периферическое) восприятие способствует усмотрению того, что не ожидалось, не планировалось, что невозможно было предвидеть. Оно позволяет обнаружить новый угол зрения на проблему или перейти на новый уровень ее понимания. Тренировка латерального мышления состоит в намеренном переносе внимания с ядра задачи на малозначимые аспекты этой задачи и второстепенные ее детали. Для развития операции смещения полезно внимательно анализировать не только главные, но и побочные продукты, образующиеся в процессе решения задач, какими бы незначительными на первый взгляд они ни представлялись в плане основного результата.
Творчество облегчает перенос акцентов не только на второстепенную информацию или побочные действия, но и в область фантазии и импровизации. К. С. Станиславский [177] считал, что импровизация активизирует бессознательные потенции, избавляет ум от инерции. Поэтому он большое значение придавал упражнениям на «если бы», считая, что с «если бы» начинается всякая «образная жизнь», что это предположение не только переносит человека в воображаемую сферу, но и оживляет весь его чувственный и умственный опыт применительно к указанному случаю.
Еще одно поле, где можно упражнять механизмы смещений, — эстетические критерии, с помощью которых внимание перемещается с ядра задачи (эмоционально значимого) на восприятие ее гармоничности, стройности, соразмерности. Специфическим приемом, облегчающим смещение, может служить отстранение — мысленное отдаление точки зрения на задачу на такое расстояние, когда ее элементы выравниваются по значимости. Тогда внимание не встречает препятствий для свободного перемещения по полю задачи, поскольку оно становится в некотором смысле однородным.
В отличие от операции смещения, в операции символической трансформации центр доминанты и подсознательной установки переносится с нейтральной части задачи или события на эмоционально более значимые. Может создаться впечатление, что использовать осознанно эту операцию трудно. Это неверно. Например, в работе А. Лутошкина [120] провоцировались самооценки коллектива через эмоционально-символические аналогии (трансформацию). Критериями выступали целостные образы — символы. Как считает автор, именно они в свернутом виде отражают особенности взаимодействия, нормы и ценности. Использовались следующие аналогии: «Песчаная россыпь», «Мягкая глина», «Мерцающий маяк», «Алый парус», «Горящий факел». К каждому образу давалось описание.
Сознательное усиление эмоциональной роли отдельных частей задачи или общее повышение ее личностной или общественной значимости способствует развитию операции символической трансформации. При этом внутренние психические усилия должны быть направлены не на игнорирование сомнений и возражений, а на попытки убедить себя, что со временем окажется возможным найти такое решение, которое не вызовет подобных сомнений. На начальных этапах решения полезно уяснить не столько то, что желательно получить, сколько личную значимость ожидаемого результата: повышение эмоциональной вовлеченности создает оптимальные условия для символической трансформации и тем самым — для последующего поиска в памяти конкретного решения с помощью организации группы направляющих стимулов.
Успех творчества связан с богатством ассоциаций, устанавливаемых в зонах памяти, привлекаемых к решению задачи. Эти зоны можно расширить за счет сплавления задачи с личным эмоциональным опытом. Еще Юнг показал [223], что эмоциональность, аффективные переживания влияют на тип ассоциаций, возникающих после предъявления слова-раздражителя. Когда слово эмоционально нейтрально, то возникают ассоциации шаблонные: стол — стул, дом — комната, небо — луна. Юнг назвал их объективными ассоциациями. Когда слово эмоционально значимо, то ассоциации отклоняются от обычного пути. Они объединяются с представлениями, которые в жизненном опыте данного человека в силу личных переживаний связывались в «комплексы», оказавшие влияние на всю психическую жизнь. Эти комплексы порождают ассоциации, объединяющие объекты и явления как бы наперекор объективной логике фактов (у Юнга они получили название «субъективные ассоциации»). Обнаружен и количественный критерий, по которому можно отделить субъективные ассоциации от объективных: образование первых задерживается более чем в 2,5 раза по сравнению с последними.
Способствовать символической трансформации можно повышением эмоциональной значимости не только части самой задачи, но и изменяя условия, в которых задача решается. Этого можно достичь, например, за счет усиления дефицита информации, необходимой для получения результата или недостатка времени — тем самым создавая обстановку эмоционального давления. Известно, что для некоторых людей (с сильной нервной системой) обстановка экзамена, ограничивающая время решения, стимулирует сообразительность. Установлено также, что некоторые шахматисты успешнее играют в цейтноте. Обсуждая пользу разных форм эмоционального прессинга для эффективного решения задачи, следует иметь в виду, что здесь важна мера — чрезмерное эмоциональное возбуждение может привести к эффекту, который не только изменит нормальное течение ассоциации, но способен и полностью затормозить этот процесс.
Завершая этот раздел, посмотрим, как можно кратко резюмировать приемы развития базисных правосторонних операций:
Логика наполняет мир, границы мира являются также ее границами.
Людвиг Витгенштейн
Рассматривая различные схемы развития интуитивного процесса (рис. 5), мы отмечали, что неотъемлемый компонент каждого интуитивного акта — осознание результата — осуществляется всегда в левом полушарии. Кроме осознания и другие стадии интуитивного процесса — постановка и само решение — могут быть связаны с этим полушарием. Коль скоро решение осуществляется в левом полушарии, то мыслительный процесс реализуется с помощью операций и операторов этого полушария. Это операции анализа, синтеза, сравнения, обобщения, классификации, абстрагирования, конкретизации. Перечисленные операции применяются к таким левосторонним формам, как понятие, суждение, умозаключение.
Установлено, что при развитии мышления меняются его операторы — от конкретных образов через представления к совершенным понятиям, обозначенным словом. Образы и представления у разных людей в высшей степени индивидуальны и не могут обеспечить надежного взаимопонимания. Возникающие понятия совпадают по содержанию у различных людей уже в существенно большей мере, что и приводит к облегчению взаимопонимания, повышению его однозначности. Далее само понятие претерпевает существенное изменение. Постепенно отражая не только сходное, неизменное в явлениях и предметах, оно становится относительным и представляет действительность уже не только в связях и отношениях, но и в противоречиях. На этом этапе, оперируя понятиями, мысль получает свойство обратимости, т. е. выхода за пределы исходной системы координат, непосредственно связанной с человеком, путем ее преобразования. При этом сохраняется возможность возврата на исходную точку зрения.
Благодаря присущей понятийному мышлению обратимости логических операций, доступным становится не только движение от частного к частному — трансдукция, но и от частного к общему и обратно — индукция и дедукция. Известны два основных вида умозаключений: индукция и дедукция. В индукции посылками служат конкретные частные случаи, а заключением — общее положение, выводимое из наблюдений за этими случаями. В дедукции на основании общих положений делаются выводы о частных случаях. Свободное владение операциями индукции и дедукции обеспечивает возможность осуществления умозаключения — вывода нового суждения (заключения) из одного или нескольких исходных суждений (посылок). Как известно, посылки классифицируются на общие и частные. Общая посылка утверждает правильность, действенность некоего правила для всех объектов данного класса, а частная — для одного. Из двух частных посылок при любом способе их анализа невозможно сделать логический вывод, т. е. сформировать логическое заключение — силлогизм.
Человеку с развитым мышлением совместное рассмотрение общего суждения (большой посылки) и частного суждения (малой посылки) позволяет сформировать новое суждение — заключение. Когда человек располагает общим принципом или законом, то способность суждения обнаруживается в возможности подвести под него особенное (частный случай) и тем самым определить его. Можно заметить, что для данного типа мышления — понять — значит определить предмет. По мнению Канта [84], если сознанию дано только особенное, частное, а общее не дано и его нужно найти, то выступает способность суждения. Это означает, что воспринимая многообразные факты, которые вначале выступают как случайные, такая способность суждения стремится найти им нечто общее — закон или принцип.
Основной операцией логического мышления становится силлогизм, требующий от человека для своей реализации определенных психических усилий. Во-первых, человек должен согласиться с большой посылкой, не сопоставляя ее с личным опытом, принять ее с полным доверием, признать, что она представляет собой общее правило, не допускающее исключений; во-вторых, он должен догадаться, углядеть, что данный объект относится именно к тому классу, относительно которого сформулировано общее правило — большая посылка, и, следовательно, этот объект обладает всеми теми качествами, о которых говорилось в общем правиле. Таким образом, вывод — это включение конкретного объекта в категорию, указанную в большой посылке. Эти операции возможны только в том случае, если мыслительное поле расширено за счет использования обобщенных признаков настолько, что обе посылки рассматриваются не изолированно друг от друга, а в едином контакте.
Элементы, с которыми оперирует мысль, — это образы, представления, понятия, суждения, умозаключения. К операциям левостороннего мышления можно отнести такие, которые обычно представляют как обратимые пары: анализ — синтез, выявление сходства и обобщение — выявление различия, классификация — абстрагирование, обобщение — конкретизация. Благодаря силлогизмам и другим логическим формам и операциям, мышление становится доказательным, убедительным, т. е. непротиворечивым.
Если в интуитивном процессе та его часть, которая связана с постановкой задачи, осознается, то это означает, что уже сформирована общая установка — готовность решать задачи такого рода, как следствие уверенности в целесообразности концентрации усилий в данном направлении. На фоне общей установки возникает частная, сопровождающаяся субъективным ощущением принятия конкретной задачи. Осознание рассогласования в поле понятий между тем, что необходимо иметь и тем, что есть в наличии в данный момент, предстает как задача. Ощущение рассогласования создает локальное напряжение и запускает мыслительный процесс.
Когда человек не может усвоить информационную структуру новой ситуации, сделать ее для себя понятной, реконструировав определенным образом, то за счет внутреннего напряжения ситуация может стать для него просто непереносимой. В этом случае усилия его будут направлены на понижение этого напряжения, достигаемого за счет различных способов снятия противоречий и согласования систем понятий на этапе постановки. Если это достигнуто — наступает период, когда, перебирая различные аргументы и словесные описания проблемной ситуации, человек формулирует задачу [105].
Традиционная логика формулирует критерии, которые гарантируют точность, непротиворечивость общих понятий, суждений, выводов. Она сосредоточивает внимание на различии между утверждением и его точным содержанием, подчеркивает важность строгости и убедительности каждого шага мышления. Логическая канва рассуждения обеспечивается законом абстрактного тождества (держись обсуждаемой темы или смысла употребляемого понятия и не подменяй его чем-нибудь другим), законом логического противоречия (не противоречь самому себе) и законом достаточного основания (не говори о вещах, не имеющих смысла). Логика включает исчисление предикатов, теоремы, описывающие отношения, заложенные в базис логически полной системы, и правила вывода, которые из заданной группы представлений выводят другие, отличающиеся от заданных в этой группе. Логика предикатов позволяет шаг за шагом определить систему, задавая исходную информацию и применяя экстраполяцию. Важно отметить, что экстраполяция основывается на отношениях тождества (симметрии) между различными областями описываемой системы. В результате экстраполяции осуществляется перенос знания из одной области системы в другую. Символическое представление логических операций допускает «вычисление» следствий из таких сложных систем посылок, в которых при их словесном изложении очень трудно разобраться. Таким образом, это способ сжать и упростить представление ситуации.
Традиционное применение логики предполагает, что прирост знания осуществляется линейно, т. е. главным образом посредством экстраполяции уже полученных знаний на другие области бытия. Чем симметричнее объект, тем больше возможности для экстраполяции, тем эффективнее подобное линейное мышление. Вместе с тем оно имеет ограничения. Такая логика работает хорошо в достаточно однородных системах. Тогда левосторонних операторов и операций оказывается вполне достаточно. Когда же система не содержит достаточного числа тождественных (с какой-либо точки зрения) элементов, то эффективность линейного мышления падает и оно может выступать как источник ошибок. Например, существенной чертой линейного мышления является независимость посылок от следствий, т. е. невозможность обратного воздействия следствий на посылки. В то же время в последние годы показано, что если некоторое утверждение выведено из определенной совокупности ранее выведенных утверждений, то оно же будет выводиться и из той же совокупности, но уже включающей какое-то дополнительное утверждение. Нелинейное мышление предусматривает возможность обратного влияния следствий на посылки. Такая нелинейная логика в большей мере присуща правому полушарию.
После завершения работы над последовательным уточнением формулировки человек переходит к ее решению. Когда решение осуществляется в левом полушарии, этот процесс начинается со вспоминания сходных задач (аналогов) и известных способов справиться с ними. Анализируются и просматриваются (сканируются) соответствующие зоны памяти. Внешне это проявляется в том, что человек ставит перед собой вопросы и, пытаясь ответить на них, выдвигает и проверяет гипотезы. Если результат пошаговой проверки некоторой гипотезы не удовлетворителен, так же проверяется очередная гипотеза. В том случае, когда результат получается с помощью пошагового прогноза и проверки его правильности на каждом шагу, мы говорим, что решение получено строго логически, без интуитивных компонент. Когда результат прогнозируется на много шагов вперед и осознается только суммарный результат, будем считать, что решение возникло интуитивно.
Как уже отмечалось, в соответствии с рассматриваемыми идеальными представлениями, когда интуитивное решение достигается в правом полушарии, интеллектуальный процесс подготавливается с помощью уже описанных базовых операций смещения, символической трансформации и конденсации. Эти операции применяются к образам и представлениям, порождая правосторонние операторы: метафоры, символы, обобщенные портреты. Аналогично тому, как понятия, суждения, умозаключения составляют элементы мыслительной деятельности левого полушария, метафоры, символы и обобщенные портреты — элементы интеллектуальной деятельности правого полушария.
Коль скоро задача возникает на подсознательном уровне (схемы 2, 3, рис. 5), этап постановки непременно предполагает предварительную подготовку — создание очага напряженности, обеспечивающего готовность переместить активность в зону памяти соответствующего доминантного очага — общая подсознательная установка. Сама задача ощущается как конфликт в поле восприятия или представления. Этот конфликт повышает напряженность и, формируя частную установку на фоне общей, запускает интеллектуальный процесс.
При решении задачи с участием правосторонних операций прогноз может воплощаться в символ или метафору, или аналогию, т. е. в продукты специфической активности по образованию ассоциативных связей между элементами информации, находящимися в доминантном очаге задачи. Если какая-то из образованных связей устраняет конфликт, эмоциональное напряжение резко падает, возникает ощущение «что-то произошло». Изменение (перепад) эмоционального состояния осознается, привлекает внимание, способствует словесной интерпретации полученного результата — человек знает, «что произошло». Однако поскольку весь предшествующий процесс не осознавался, человек считает, что его «озарило».
Только делая прыжок в неопределенность, мы ощущаем свою свободу.
Торнтон Уайльдер
Интуиция как ключевой момент творческого процесса давно привлекает внимание психологов, педагогов и представителей других профессий. Среди наиболее волнующих вопросов — врожденны ли способности к интуитивному процессу? Сегодня ответить на этот вопрос однозначно не представляется возможным, однако накапливаются наблюдения, говорящие в пользу того, что эти способности поддаются развитию. Если это так, то вполне правомерно разрабатывать методы и способы стимулирования разных граней интуиции.
Несколько вариантов тестов творческого мышления разработал Торренс [280, 281]. Он применил их в исследования школьников и показал, что способность к творчеству проявляется у них неравномерно — обнаруживаются максимумы с интервалом в четыре года: в 5, 9, 13 и 17 лет. Кроме периодичности он выявил стимуляторы творчества (в роли которых могут выступать специальная тренировка и награды) и факторы, тормозящие его. В эту группу попали ориентация на достижение успеха, конформность в поведении, боязнь задавать вопросы, переоценка врожденных различий между мужчинами и женщинами, противопоставление работы как серьезной деятельности и игры как развлечения.
Представления психологов о возможности развития интуиции сталкиваются с противоположными убеждениями преподавателей. Пытаясь выяснить позицию по этому вопросу лиц различных специальностей, мы провели опрос преподавателей университетов и институтов. На вопрос: «Как развивать интуицию?» — более половины (55%) из 300 опрошенных считали, что интуиция — качество врожденное («от бога») и у большинства людей ее нет вовсе, поэтому вопрос о том, как ее развивать, не может ставиться. Меньшая часть — (45%) опрошенных на своем преподавательском опыте успела убедиться в том, что по мере накопления профессионального опыта интуиция проявляется чаще. Осознание этого факта привело их к выводу, что стимулировать интуицию возможно. Для этой группы оказалась актуальной другая проблема — как это делать.
Интересно отметить, что преподаватели различных специальностей по-разному относятся к оценке вклада интуиции в профессиональные достижения. Так, юристы считают, что ей принадлежит 41% достижений в данной области, геологи — 38, филологи — 31, математики — 27, химики — 19, физики — 18, биологи — 15%. Аргументируя свои мнения, юристы отмечают, например, что в судопроизводстве интуиция может рассматриваться как инструмент порождения гипотез, помогающих просеивать версии; геологи подчеркивают, что зачастую им приходится принимать решения при недостатке информации, поэтому для них так важна роль интуитивного мышления.
Картина, выявившая две позиции — можно или нельзя развивать интуицию, весьма симптоматична: если одна половина: убеждена, что развивать эту способность невозможно, а другая не знает, как это делать, то каковы перспективы роста творческих успехов будущих специалистов?
Разделяя позицию тех, кто считает, что можно и необходимо развивать интуицию, направим свои усилия на поиск способов достижений этой цели с помощью различных видов тренировки. Ранее мы описали некоторые методы опосредованного повышения эффективности подсознательных правополушарных: базовых операций интуитивного решения. Сейчас обратимся к тренингу логических операций и этапов решения, связанных с механизмами левого полушария. Здесь следует напомнить, что любое обучение, тренировка способствуют интериоризации, т. е. переводу внешних операций мыслительного процесса во внутренний план. При этом внешние действия, связанные с конкретной ситуацией и ограниченные ею при переводе во внутренний план, ускоряются, сокращаются, становятся независимыми от этой ситуации и превращаются в мысленные взаимообратимые операции — индукцию, дедукцию, анализ, синтез и др.
Как уже было сказано, постановка задачи предполагает уже сформировавшуюся общую установку — готовность решать задачу, основанную на убежденности в ее значимости и разрешимости. Если общая установка не подкрепляется на протяжении всего пути поиска результата, то интеллектуальные усилия человека быстро угасают, исчерпываются. Следует отметить, что установка — довольно хрупкое образование, подверженное воздействию внешних и внутренних факторов. Среди внешних факторов основное влияние на нее оказывает неверие окружающих в способности данного человека решать задачу.
К группе внутренних факторов надо отнести, прежде всего, собственные сомнения в значимости задачи, доступности ее решения на уровне индивидуальных знаний; подозрение о принципиальной неразрешимости проблемы в разумные сроки на фоне реального уровня развития знаний; предчувствие отрицательного отношения окружающих к усилиям и ожидаемым результатам. Отсюда становится понятным стремление ограждать творческую личность от всего того, что подрывает в ней уверенность в себе, лишает сил. В этом контексте интересны используемые в США списки выражений, которые запрещается употреблять в разговоре с новаторами. Приведем для примера несколько вопросов из такого списка: «А кто будет этим заниматься?», «Не понимаю, чего вы добиваетесь?», «Замечательно, но...», «К сожалению, окружающие не доросли до этого...», «Наверное, это не понравится такому-то», «Слишком рискованно», «Кто вас об этом просил?», «Вы что смеетесь?». Наоборот, оправданно то, что повышает самооценку человека, значимость решаемой им задачи и уверенность, что она ему по силам.
Важным фактором мобилизации творческого потенциала и реализации скрытых возможностей человека является его высокая самооценка. Успешность деятельности зависит от представлений о своих способностях не в меньшей степени, чем от самих способностей. Ярким примером отрицательного влияния заниженной самооценки может служить история Эренфеста. Из воспоминаний современников явствует, что этот талантливый физик отличался острым критическим умом, поэтому многие ученые приглашали его обсудить свои теории и эксперименты. Творческий вклад его в эти работы фактически был существенным, однако соавтором он не считался. Эйнштейн [216] подчеркивал, что трагедией Эренфеста было преобладание критического мышления над конструктивным и такая недооценка собственных идей, которая лишала его мужества до конца разработать какую-либо из своих гипотез. Он никогда не был достаточно уверен в их правоте, отвергал их и они развивались другими. Таким образом, заниженная самооценка не поддерживала в нем устойчивой установки на доработку своих идей. В некоторый тяжелый период жизни он посчитал себя абсолютно творчески недееспособным и покончил жизнь самоубийством. Отсюда понятно, как важно научиться подавлять в себе критическое начало, по крайней мере до тех пор, пока идея не созреет настолько, что ее можно будет выразить в эскизе или в нескольких словах, указывающих, в каком направлении следует двигаться.
Временные неудачи в процессе решения задачи могут породить у человека неверие в собственные силы, в существование решения, что, в свою очередь, снижает самооценку, разрушает установку и тем самым понижает вероятность достижения результата. В довершение внутреннего кризиса окружающие люди могут истолковывать эти неудачи как дефицит таланта или следствие некорректности постановки задачи — «не тот человек и не та задача».
Для повышения иммунитета к упомянутым трудностям надо иметь в виду, что, с точки зрения современников, великое изобретение всегда преждевременно, а потому рассматривается как глупость и несуразность. Еще Ф. М. Достоевский писал, что изобретатели и гении почти всегда при начале своего поприща (а очень часто и в конце) считались в обществе не более как дураками — это уже самое рутинное замечание, слишком всем известное [67]. Даже в наше время доктора Г. А. Илизарова обвиняли в шарлатанстве — как можно удлинить конечности на десятки сантиметров! Главный аргумент его противников звучал так: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда». А теперь этому уже никто не удивляется. Поэтому никакой аргумент, даже корректное научное доказательство не следует рассматривать как смертный приговор новой идее. Так, в 1903 г. профессор Ньюком строго, с применением математики, доказал невозможность полета человека на аппарате тяжелее воздуха, и в этом же году полетел самолет братьев Райт [по 147].
Представление, что электрон проходит одновременно через две щели, казалось физикам шокирующим: этого не может быть! Однако они должны были это воспринять, отказавшись от своей старой картины мира, в этой ее части [по 4]. Английский химик Прайт упорно игнорировал большое число экспериментальных результатов, противоречащих его идее выраженности всех атомных весов элементов целыми числами. Впоследствии его идея полностью подтвердилась, а задержка была связана с недостаточным уровнем техники химических исследований.
Многие ученые отмечали, что на начальных этапах развития теории все ее основные положения кажутся парадоксальными, противоречащими требованиям здравого смысла даже для самого творца. Возможно, это следствие подсознательного неприятия сложности и неисчерпаемости объективного мира. Вспоминая о рождении планетарной модели ядра, Резерфорд отмечал абсурдность ее в свете классических представлений. Выдвигая теорию ядерного строения атома, он вполне отдавал себе отчет в том, что, согласно классической теории, электроны должны падать на ядро вследствие потерь энергии на излучение [по 204]. Аналогично и Бор, излагая свои постулаты и допущения о частоте излучения электромагнитных волн атомом, понимал, что они находятся в явном противоречии с общепринятым пониманием электродинамики, но представляются необходимыми при объяснении экспериментально установленные факторов [29]. Теперь эти постулаты вошли в каждый учебник.
Иногда излишняя критичность окружающих объясняется тем, что результативность исследователя связывается с достижением им только окончательного результата или построением готового образца. Такая оценка успешности представляется неправомерной. Для глобальной проблемы корректная постановка задачи — уже великолепный результат, поскольку не исключено, что в данный момент и невозможно добиться большего, так как в смежных областях нет еще необходимых материалов, расчетов, не проведены достаточные исследования.
Внутренние кризисы у человека, связанные с неудачами в творчестве, могут быть смягчены, если обратиться к теории и алгоритмам решения изобретательских задач, организованных в иерархию по сложности [5, 6]. Ознакомление с этими системами помогает преодолеть границы своей специальности и понять, как разрешаются аналогичные трудности в других областях знаний, что повышает вероятность преодоления кризисной ситуации и укрепляет уверенность в плодотворности собственных усилий.
Иногда огорчения порождаются медленным продвижением к цели. Подобное самоедство может быть ослаблено, предотвращено снижение самооценки, если принять во внимание относительность темпов. Ведь потребляя знания, добытые наукой на долгом пути развития, представленные в компактной, хорошо-переваренной форме, человек в школьные и студенческие годы осваивает мир быстрыми темпами и к этим темпам привыкает. В то же время, когда он выходит на передний край знаний и стоит перед неизведанным, он не может продвигаться так же быстро, как раньше, когда он стоял на плечах своих предшественников. Теперь он пробивается медленно и с большим трудом, и это вполне естественно — ведь впереди нет проторенной дороги. У лиц, ориентированных преимущественно на быструю победу, уровень интеллектуальной активности, как правило, понижается, поскольку само содержание творческого процесса постепенно утрачивает для них интерес [28].
Для проявления специфических левосторонних форм интуиции, связанных главным образом со скачками в дедуктивном процессе, большое значение имеет тренировка в элементах дедукции. Она включает разложение сложной задачи на составляющие, сведение нерешенных задач к решенным ранее, выявление логических дыр в последовательных этапах на пути к конечному результату и их исключению.
Один из способов тренировки в индуктивном выводе — чтение детективной литературы. Как отмечено в книге Эйнштейна и Инфельда [215, с. 28], «почти в каждой детективной новелле наступает такой момент, когда исследователь собрал все факты, в которых он нуждается. Эти факты часто кажутся совершенно странными, непоследовательными и в целом не связанными. Однако великий детектив заключает, что в данный момент он не нуждается ни в каких дальнейших розысках и что только мышление приведет его к установлению связи между собранными фактами. Он играет на скрипке или, развалясь в кресле, наслаждается трубкой, как вдруг, о, Юпитер! эта самая связь найдена. Он не только имеет в руках объяснение всех обстоятельств дела, но он знает, какие еще определенные события должны случиться. Так как теперь он совершенно точно знает, где их искать, он может, если ему хочется, идти искать дальнейшие подтверждения своей теории».
В контексте обсуждаемых проблем особый интерес представляет развитие индуктивных элементов на этапах принятия решения. Как показал Брунер [34], после одного шага индукции первичной категоризации, т. е. отнесения объекта к одной из ранее сформированных в памяти категорий, порог различения признаков, противоречащих данной категории, повышается на целый порядок, т. е. вероятность следующего шага изменяется радикально.
По мере продвижения к принятию решения (по результатам первичной категоризации) субъективная вероятность всех других способов категоризации резко падает. Вместе с тем падает и возможность исправить ошибку, если она совершена в процессе первой попытки, поскольку происходит резкое сужение поля анализа признаков, т. е. человек перестает видеть задачу в целом. А если он видит теперь лишь часть, то ему труднее вернуться к началу, выдвинуть и проверить другую версию категоризации. Приведенное рассуждение имеет целью концентрацию внимания на неполной обратимости перехода от общей постановки к частной. Как только одна из возможных частных постановок сформирована, она желает быть единственной властительницей дум своего творца и тормозит все другие, себе подобные.
Когда человек впервые формулирует проблему, он еще не очень-то понимает, что ему предстоит сделать. В дальнейшем первоначальный замысел неоднократно видоизменяется и уточняется, знаменуя переход от общей установки к частной. Этот переход связан с ощущением другого типа рассогласования, противоречия, — более предметного и конструктивного, воспринимаемого уже как задача. Умение порождать задачи, т. е. видеть диссонанс в том месте, где другие не видят никаких шероховатостей, отличает человека с творческими потенциями, сила которых зависит от чувствительности к различным видам рассогласований и противоречий. Подобная чувствительность может быть повышена, если использовать для тренировки сборники изобретательских задач. В них выделены и систематизированы не только стандартные виды противоречий разного уровня для различных областей знаний — химии, физики, техники, но и способы их преодоления.
Следующий этап работы с задачей — словесное оформление выделенного противоречия. Здесь надо отметить, что любая формулировка описывает лишь часть проблемы, т. е. всегда упрощена и схематична. Поиск и достижение наиболее полной и точной формулировки задачи идет через множество разных конструкций, отражающих задачу с разных точек зрения. Сопоставление их позволяет рафинировать ядро задачи — суть противоречия, подлежащего разрешению. Чем больше отличий в исходных формулировках, тем быстрее и эффективнее идет процесс постановки задачи, так как каждая формулировка может содержать в себе уже некую подсказку направления поиска решения. Сравнение разных редакций, переформулирование способствуют выявлению скрытых свойств, существенных для данной задачи, за счет включения в другую систему связей, позволяющую посмотреть на нее с новой позиции. Это и не удивительно, ведь если поместить объект на другой фон или включить в структуру с иной организацией, то можно обнаружить в нем аспекты, ранее не привлекавшие к себе внимание и потому не изученные. Поэтому понятно значение переформулирования как поставщика вариативности фона, контекста, разнообразия речевых формулировок. Здесь целесообразно заметить, что на начальных этапах решения полезно отказаться от однозначной формулировки задачи, использовать менее жесткие, размытые формы представления желаемого результата. Поскольку всякая конкретность деформирует задачу в соответствии с использованной терминологией, следует избегать употребления специальных терминов, так как они слишком однозначны и преждевременно урезают разнообразие возникающих ассоциаций, ограничивают аналогии.
Процесс решения уточненной задачи начинается с вопросов, которые человек задает себе. Возникновение вопроса свидетельствует о том, что имеет место продвижение в анализе и понимании существа рассогласования между целями и средствами. Правильно поставленный вопрос определяет поиск в задаче недостающих связей и способствует ограничению части поля памяти, где будет произведен перебор гипотез. Система последовательно заданных вопросов ведет от суждения к суждению, т. е. к формированию плана действий, который может, многократно уточняясь, приобрести вид программы [96]: что должно быть сделано, какие формы может принять осуществление, по какой методике это можно реализовать, когда это должно быть сделано и в какой последовательности, что для этого необходимо.
Чем разнообразнее вопросы и чем меньше они тривиальны, тем больше аргументов анализируется и тем вероятнее, что возникает перспективное заключение. Каким образом можно тренировать у себя способность генерировать самые неожиданные вопросы? Есть несколько способов. Полезно отстраниться от задачи или сменить угол зрения на предмет. Дистанция отстранения может быть сколь угодно велика: например, как будет выглядеть эта задача с точки зрения существа, только что прилетевшего с другой планеты и не понимающего, почему на Земле это делается так, а не иначе. Изменение точки зрения может радикально изменять смысл. Среди изречений древнейших греческих мыслителей можно найти такое [78, с. 34]: «Питтак спросил кого-то, почему тот не женится». Спрошенный ответил: «Если я женюсь на красивой, то она будет приманкой для людей любострастных, а если на безобразной, то она будет наказанием для меня самого». Питтак сказал: «Нет, если ты женишься на красивой, то она не будет для тебя наказанием, а если на безобразной, то она не будет приманкой для любострастных». Изменение позиции позволяет видеть то же, что и все остальные, но думать об этом иначе. Полезно также отстраняться от задачи не только в пространстве, но и во времени — отложить ее на время, чтобы, с одной стороны, рассматривать ее на другом фоне, а с другой — дать возможность поработать над ней подсознательным механизмам. Известный советский авиаконструктор А. Н. Туполев [по 99, с. 64] отмечал: «Надо на вещь, на соответствующую работу мысли, взглянуть непривычным взглядом. Надо взглянуть чужими глазами, подойти к ним по-новому, вырвавшись из привычного круга. Очень много решений, которые не давались, совершенно просто и естественно приходили после отпуска, в результате отчуждения от нормальной колеи». Интересно добавить, что часто для нахождения решения не нужны были новые факты — стоило лишь по-новому посмотреть на старые.
Новому видению способствует удержание в поле интересов нескольких задач. Тогда, отложив одну из них и взявшись за другую, человек начинает смотреть на следующую через призму предыдущей и тем самым привносит в нее новый ракурс, а вместе с тем и новое содержание. Кроме того, переключение на новую задачу переводит предыдущую в подсознание и для нее наступает очередной период инкубации.
Появлению новых подходов способствует изменение системы ценностей. Если сместить параметры задачи по шкале ценностей таким образом, что место наиболее значимого параметра (по постановке задачи) заменит другой, то как изменится задача? Не обнаружится ли новый путь ее решения? Для этого пригодны упражнения по методу фокальных объектов, состоящие в том, чтобы часть задачи, находящуюся в фокусе внимания, принудительно связывать с разными случайными объектами. Так возникают новые связи, ассоциации, создающие некое силовое поле вокруг выбранной части задачи, которые обнажают новые стороны проблемы, подготавливая почву для решения, а случайный характер вспомогательных объектов позволяет мышлению вырваться из круга привычных представлений.
Метод фокальных объектов успешно используется не только для решения творческих задач, но и для направленного развития воображения. Например, фирма IBM по этому методу недавно запустила программу «Творческое и новаторское мышление» для своих служащих.
Еще один метод обогащения поля выбора решения — морфологический анализ. Его существо в расчленении задачи на функциональные элементы и исследование всех возможных их композиций. Морфологический анализ способен дать много комбинационных идей за счет углубленного анализа поля задачи, в то время как метод фокальных объектов позволяет обогащать поле за счет его расширения.
Итак, задача решается быстрее и эффективнее, если выдвигается больше гипотез и они менее традиционны. Накопление жизненного и профессионального опыта, с одной стороны, обогащает ассоциации, возникающие у человека, а с другой — усекает их число за счет тех, которые не рассматриваются, так как считаются опасными или маловероятными. Подобное усечение, ограничение гипотез, привлекаемых для решения, может явиться проявлением возрастной и профессиональной деформации личности. Если детям в большой степени свойственны нереальные мечты и поэтому они рассматривают любую гипотезу без предубеждения, то у взрослых людей нереальные мечты появляются чаще всего как компенсация при травмирующих психику ситуациях, поскольку у них водораздел между реальностью и мечтой становится слишком четким.
Известные ученые, завоевав себе имя в науке, выдвигая гипотезы, с каждым годом становятся осторожнее. Они опасаются за свою репутацию. Им есть что терять, и давление подобных страхов может привести к измельчению идей, ограниченному полету мыслей. Только самые талантливые люди отдают себе отчет в таких изменениях личности. Так, через 33 года после формулирования периодического закона Д. И. Менделеев отмечал, что теперь у него уже нет ни нужной ясности, ни прежней уверенности, поскольку он завоевал в науке такое высокое положение, что боится им рисковать. Он понимал, что теперь для выдвижения радикально новой идеи ему требуется существенно большая решимость. Эта же мысль звучит в высказывании Гегеля [51, с. 5]: «В молодом даровании есть что-то наивное и смелое, напоминающее прелесть детства и его счастливое равнодушие к условностям, тяготеющим над людьми зрелого возраста. Поэтому гораздо удивительнее, когда смелость обнаруживают знаменитые мастера на склоне своего творческого пути. Дерзать, когда рискуешь уже достигнутыми в прошлом завоеваниями, — бесспорно, признак большой силы».
По мере того, как специалист становится более опытным и знающим, он относится к информации более избирательно — закрывает шлюзы восприятия настолько, что практически ничто новое не может уже попасть в его мозг. Он заведомо не приемлет некоторые предположения как невероятные и тем самым отсекает многие продуктивные ассоциации. На деформирующее влияние узкой специализации на творческую личность обращал внимание Генри Форд [по 160, с. 210]: «Специалисты вредны тем, что скорее других найдут недостатки всякой новой идеи и тем самым помешают применению ее... Они так умны и опытны, что в точности знают, почему нельзя сделать того-то и того-то; они прежде всего видят пределы и препятствия. Поэтому я никогда не беру на работу чистокровного специалиста. Если бы я хотел убить конкурентов нечестными средствами, я бы предоставил им полчища специалистов. Получив массу хороших советов, конкуренты не могли бы приступить к работе».
Возрастной и профессиональный догматизм замыкает сознание для нового опыта, негибкость представлений порождает предвзятость, препятствуя появлению оригинальных идей. Вот как Эйнштейн формулирует зависимость между непредвзятостью и результатом: «Все (специалисты) знают, что так делать нельзя, ничего не получится, но появляется человек, который этого не знает, и у него получается». Классическим примером роли непредвзятости в профессиональной сфере может служить открытие в середине прошлого столетия Земмельвейсом тайны родильной горячки [144], которая уносила до 30% жизней матерей. Эту болезнь считали тогда эпидемической, и было предложено множество теорий ее происхождения, в которых она рассматривалась как следствие состояния атмосферы, почвы, географического расположения клиники и др. При этом на вскрытии всегда обнаруживалось заражение крови. Земмельвейс как врач молодой, проработавший всего полгода и потому не успевший стать приверженцем какой-либо из известных гипотез, установил, что причиной болезни является неаккуратность. Его простая гигиеническая рекомендация для врачей — мыть руки не просто водой с мылом, а дезинфицировать их хлорной водой — позволила ее предупредить. Ему было проще, чем его опытным коллегам, видеть ситуацию такой, как она была на самом деле, а не через призму уже устоявшихся теорий. Ни возрастные, ни профессиональные изменения не фатальны — многие ученые до глубокой старости сохраняли способность критически относиться не только к чужим теориям, но могли расставаться и со своими собственными, коль скоро эти теории лишались надежного обоснования.
Самый таинственный момент интуитивного решения задачи, поражающий воображение человека настолько, что заставляет его думать о вмешательстве внешних сил, — это скачок. Человек ощущает внезапное изменение ситуации; только что он был на одном берегу, где никакие знания не приводили к решению, задачи, и вот уже он на другом берегу, где предположительно владеет ответом. Прыжок совершен сразу, одномоментно, в этом все таинство озарения. Коль скоро результат получен, он, задним числом может быть проверен последовательностью логических шагов («если — то»), и чем больше шагов требует проверка результата, чем больше величина скачка, тем сильнее поражен человек.
Перед инсайтом человек сталкивался с неопределенностью выбора пути. Он должен был совершить прыжок в неизведанное, в неопределенность, чтобы получить решение. Здесь следует заметить, что большинству людей присуще глубоко отрицательное отношение ко всякой неопределенности, поскольку в этом случае необходимо самому принять решение, выбрать путь и нести ответственность за последствия сделанного выбора. Предчувствие вероятности неудачного выбора тяжким грузом давит на психику человека, и он подсознательно избегает ситуаций, которые могут возложить на него такую нагрузку.
В выборе большую роль играет предрасположенность. Человек выбирает тот путь, ту альтернативу, которая согласуется с его внутренней направленностью. Поскольку внутренняя направленность иногда обусловлена подсознательно, то выбор непредсказуем иногда и для самого выбирающего. Иначе говоря, в основе предпочтения одного варианта другому лежит оценка вероятности достижения цели. В момент принятия решения выбор определяется синтезом информации о доминирующих мотивах (внутренних стимулов) и о внешней ситуации. При определенных условиях внутренние стимулы могут провоцировать состояние веры. Когда достаточных сведений нет, но личностно они весьма желательны, возникает тенденция принять на веру объяснение, которое не является доказательством. Вера присутствует и в науке, например, в выводах, сделанных при помощи неполной индукции [130].
Познавая действительность, человек стремится уяснить правила и закономерности, которым подчинен окружающий мир. Действуя по правилам, человек резко сокращает неопределенность и, следовательно, облегчает себе жизнь. Когда подходящих правил нет, он готов привнести их произвольно, навязать миру любое фантастическое или мифическое объяснение, лишь бы избавиться от бремени загадочности и неоднозначности, даже если это непонимание и не грозит непосредственно ему. Мир, который поддается объяснению, пусть самому дурному, этот мир нам знаком и, следовательно, менее устрашающ. Чувство абсурдности мира порождает разлад в психической жизни.
Как уже было сказано, в каждом человеке сосуществуют представления о себе как о родителе, взрослом и ребенке. Поступая во многих ситуациях, как ребенок, т. е. по образцу (как родители) и тем самым автоматически, он избавляет себя от необходимости выбора, как поступить, и тем самым сберегает свое душевное равновесие, время, энергию, благодаря чему может посвятить себя решению других проблем, оставив обыденные вопросы на усмотрение «родителей».
Однако не все люди страшатся неопределенности и стремятся действовать по правилам и образцам. Некоторые великие ученые умели не только терпеть, но и любили неопределенность. Так, Кант [85] считал, что порядок подавляет воображение и все жестко правильное имеет в себе нечто противное вкусу, его рассмотрение долго не занимает человека. Винер рассматривал неопределенность как неиссякаемый источник новых идей: «Высшее назначение математики как раз и состоит в том, чтобы находить скрытый порядок в хаосе, который нас окружает» [42, с. 81]. Развитие творческой личности тесно связано с терпимостью к стрессам, возникающим при неопределенности. От нее не уйти — она ключевое звено интуитивного процесса. Не удивительно, что у творческих личностей отмечается большая способность переносить временный беспорядок, хаос — уверенность и спокойствие в условиях неопределенности, терпимость к неясности, двусмысленности, умение подолгу оставаться одному [162]. Способность переносить одиночество предполагает умение создать и поддерживать психологическую дистанцию по отношению к тем людям и обстоятельствам, которые могли бы сбить с избранного пути.
Можно представить себе и некоторые виды упражнений на выработку положительного отношения к неоднозначности, неопределенности. В этом плане интересно высказывание известного психолога Бэна [38] о пользе загадок и каламбуров, основанных на двусмысленности слов.
Изучая психические особенности одаренных людей, Терман [по 33] показал, что они быстрее решают задачи со многими ответами, ни один из которых не может считаться единственно правильным и при этом предлагают много оригинальных вариантов, т. е. что им в большей мере свойственно дивергентное мышление (по Гилфорду) [254, 255]. В отличие от этого менее одаренным людям присуще конвергентное мышление — они лучше справляются с задачами, имеющими одно правильное решение. Эти данные подтверждают некоторую корреляцию таланта с терпимостью к неопределенности и дают основание предполагать, что тренинг в решении дивергентных задач может не только развивать способности, но и изменить отношение к неопределенности. Для развития дивергентного мышления, как известно, используют два варианта вопросников. В первом — по каждому вопросу формулируются альтернативные решения, во втором — могут быть предложены любые ответы.
Исследуя познавательный стиль у студентов, Чайлд [236] установил, что наиболее значимыми оказались терпимость к сложности, неоднозначности, двусмысленности и противоречивости. Характер мыслительных процессов у испытуемых определялся им в зависимости от согласия или несогласия с предложенными утверждениями. Приведем некоторые утверждения. Очень интересно впервые приехать в город, когда он окутан густым туманом. Неприятно очутиться в многоязычной компании и не знать, на каком языке заговорят, даже если знаешь много языков. Все незаконченное и незавершенное часто производит на меня большее впечатление, чем гладкое и законченное. Если у молодых бывают мятежные идеи, с возрастом их надо преодолеть и остепениться.
Заключая этот раздел, выделим основные приемы развития операций, связанных с левосторонними схемами интуиции.
Воображение важнее знания, ибо знание ограничено. Воображение же охватывает все на свете, стимулирует прогресс и является источником его эволюции.
Альберт Эйнштейн
Ложно! — будто нельзя повлиять.
Можно! — и должно понять, что ты можешь.
А. Д. Александров
Предыдущие части книги обращены к проблеме формирования модели мира и продуктивного ее использования для активизации интуиции. Акцент ставился на прояснение механизмов и на индивидуальные усилия человека по саморазвитию и преодолению внутренних барьеров. В данном разделе внимание переносится на групповые способы обучения и развития творческих способностей.
В последние годы происходит поворот в общей стратегии обучения людей, направленный на усиление их творческой результативности. Раньше казалось очевидным, что прежде, чем начать обучение, целесообразно с помощью методов объективного тестирования выявить исходные способности человека, затем, при дальнейшем обучении, направлять, ориентировать на деятельность в те области профессиональных знаний, где у него выявились наилучшие данные. Предполагалось, что это — оптимальный путь к высокой творческой отдаче, а, следовательно, с одной стороны, к росту самоуважения личности, повышению чувства собственного достоинства, с другой — к максимальной пользе для общества. Теперь ключевым моментом считается мотивация человека и его жизненные цели. Именно мотивы, потребности и глубинные установки личности рассматриваются как определяющие, и усилия педагогов и психологов направлены на развитие тех способностей, которые важны для успешного продвижения к цели, поставленной самим человеком. Подобная стратегическая переориентация позволила повысить эффективность обучения: многочисленные данные подтверждают, что люди, исходно менее способные, но целенаправленно решающие собственную задачу, оказываются зачастую творчески более продуктивными, чем изначально более способные, но менее заинтересованные.
Соответственно меняются и методы группового обучения, возникает необходимость иного разделения ролей в творческом коллективе, что требует осознанного подхода к возможностям и способностям каждого. Вместо того чтобы повышать способности каждого члена группы до некоторого уровня в предположении, что этот общий, усредненный уровень обеспечит оптимум отдачи каждого отдельного участника и группы в целом, теперь максимально учитываются индивидуальные интересы и цели и организуется такое взаимодействие, когда каждый участник эффективно продвигается к своей цели, внося существенно больший вклад в решение общих для группы задач.
Продуктивность группового взаимодействия повышается, если учитывать не только индивидуальные интересы участников, но и присущий каждому стиль действий при решении задач. Понятие стиля, по мнению Олпорта [228], одно из самых обобщенных показателей поведения человека, поскольку характеризует не отдельные его особенности, а поведение в целом. Стиль исключительно устойчив, для его понимания важно не столько, что человек делает, сколько, как. Предложено несколько классификаций стилей мышления, позволяющих лучше использовать особенности каждого при групповой работе.
Простейшая классификация творческих личностей — на теоретиков и эмпириков. Эмпирики с большим доверием относятся к найденной закономерности. Их вера, пусть не всегда достаточно обоснованная, питаясь повторяемостью, воспроизводимостью фактов, закономерностей, в то же время поддерживает других. Их отличает большая наблюдательность, любознательность, виртуозное использование сравнительного анализа. Сделанные ими открытия и изобретения служат исходной информацией для научного прорыва, реализуемого теоретиками. Для теоретиков характерны черты аналитического мышления, рациональность, работа с четко определенной локальной информацией, меньшая эмоциональность. Это они устремляются в прорыв и делают доказательным и убедительным результат.
Другая типология, близкая по духу к предыдущей, предложена В. Оствальдом. Он разделяет ученых на романтиков и классиков [139, 140]. Классики — признают наукой только установление связей между непосредственно измеряемыми величинами. С их точки зрения, то, что не наблюдается в опыте, не может быть включено в цепь научных рассуждений. Романтики считают, что начало открытия не в результатах опытов, а в ярких вспышках воображения. Когда в материале есть белые пятна, данных недостаточно для целостной картины, недостающие детали восполняются гипотезой, т. е. не фактами, а фантазией, опирающейся на интуицию. Большее разнообразие типов выделяют Гоу и Вудвортс [248] — они делят ученых уже не на две, а на семь групп: пионер, диагност, эрудит, техник, эстет, методолог и независимый. Пионер — человек инициативный, продуктивный, богатый идеями, охотно излагающий их другим. Кроме того, обычно он и хороший организатор, честолюбивый и работоспособный. Диагност — критик научных направлений и программ. Эрудит — знающий и хорошо ориентирующийся. Техник — умеющий придать законченность чужой работе, строгий логик и хороший стилист. Эстет — увлекающийся приданием решению изящной формы, это интеллектуал художественного типа. Методолог — систематик приемов и методов, знающий, как надо работать. Независимый — наблюдателен и упрям, это индивидуалист без признаков конформности, способный противостоять любым мнениям и теориям.
Уже из приведенных типологий видно, что они направляют внимание, прежде всего, на доминантность полушарий: эмпирики, романтики, пионеры, эстеты — скорее всего люди с доминантным правым полушарием, а теоретики, классики, эрудиты, методологи — с левым. В соответствии с этим определяются некоторые черты, присущие познавательным процессам талантливых людей [28]. Эти черты — беглость и гибкость мысли, оригинальность, любознательность и мужество. Беглость мысли определяется как количество идей, возникающих в единицу времени. Гибкость мысли — как способность быстро и без внутренних усилий переключаться с одной мысли на другую и видеть, что информация, полученная в одном контексте, пригодна для использования в другом, т. е. это оптимальное развитие навыка к переносу, транспозиции. Оригинальность — как способность к генерации идей, отличающихся от общепринятых, которая проявляется в парадоксальных, неожиданных решениях, обнаружении в проблеме нестандартных отношений, а также в потребности находить для выражения полученных результатов неординарную форму. Любознательность — как сохраняющаяся у взрослого человека детская способность удивляться, поддерживающая чувствительность к новым проблемам.
Мужество — как способность принимать решения в ситуации неопределенности, не испугаться собственных выводов и довести их до конца, рискуя личным успехом и репутацией. Известный советский физик П. Л. Капица [86] отмечал, что в науке не эрудиция является той основной чертой, которая позволяет ученому решать задачи, главное — воображение, конкретное мышление и в основном — смелость.
Уже перечисленные особенности творческой личности показывают, что некоторые из них хорошо соотносятся с функциями правого полушария. Действительно, что есть беглость? Она может быть понята как следствие деятельности параллельного процесса, где скорость определяется только инерционностью осознавания (что, конечно, не исключает тренинг и левосторонней лабильности логических операций). Оригинальность может рассматриваться как одно из свойств целостности восприятия, усмотрение тех связей и зависимостей, которых не видно, если смотреть только вдоль цепи аргументов. Детская способность взирать на мир с наивным любопытством и непредвзято (в зрелом возрасте и будучи профессионалом) говорит о малой роли подсознательных барьеров, которые не препятствуют свободе восприятия.
Все сказанное показывает необходимость стимулирования определенных граней правосторонних стратегий обработки информации. Вместе с тем традиционные методы обучения в школе, институте, аспирантуре направлены в основном на развитие механизмов левого полушария, что с учетом реципрокности приводит к притормаживанию правосторонних процессов. Прогресс в обучении постепенно все больше связывали с заменой освоения практических навыков (как сделать, в частности, «это» и не вообще, а «здесь и теперь») накоплением у учащихся лишь осведомленности в теоретических знаниях (что и как можно сделать вообще). При этом неявно предполагалось, что увеличение доли теоретического знания будет способствовать повышению творческой инициативы. В известных границах это утверждение разумно, так как теории задают рамки применимости правила, не требуя обучения на каждом отдельном примере. Однако всякое благо может быть доведено до абсурда и превращено в свою противоположность. Действительно, мы стали очевидцами неоправданного увеличения числа теоретических курсов, завышения уровня абстрактности изложения материала в них, избыточного использования символов, усиления математизации и алгоритмизации материала при изложении даже гуманитарных знаний.
Возник известный перекос, порожденный абсолютизацией формальной логики как единственно надежного и эффективного средства постижения объективного мира. Студентам преподносятся не столько факты, сколько догмы, устоявшиеся мнения, теории и теоремы, которые они потом извергают на экзаменах в полупереваренном виде. Такое обучение приводит впоследствии к тому, что специалист не может активно применять полученные знания и редко находит удовлетворение в самостоятельном поиске новых знаний. Тогда он может утратить мотивы к продуктивной деятельности, считая себя неспособным к самостоятельному мышлению.
Возрастающим тенденциям непрерывного роста удельного веса теории в обучении сопутствовали другие: понизилась эмоциональность изложения учебного материала. Язык преподавателя стал более сухим, далеким от литературного и близким к канцеляриту. В нем уменьшилось использование ярких, выразительных, конкретных примеров. Знания нередко излагаются в безличной форме — вне связи с именами ученых, которым принадлежат соответствующие открытия, законы. (Кстати, подобная же сухость, скудность языка, наукообразие и твердокаменная серьезность перекочевали и в научную литературу, отпугивая читателя и требуя неимоверных усилий для постижения даже примитивных идей.) Чрезвычайно мало используются ритмы — речевые и музыкальные, которые сами по себе активизируют эмоциональную и непроизвольную память и находят себе все большее применение в зарубежных вузах.
Перекос в сторону формальности изложения за счет роста теоретизирования и снижения эмоциональности, т. е. несбалансированного стимулирования левого полушария, особенно вредно отражается на детях. Как известно, в социализации и развитии ребенка ведущую роль играет воспитание. Только определенный уровень воспитанности позволяет обеспечить направленность обучения. При этом надо иметь в виду, что если обучение в значительной своей части адресуется левому полушарию, то воспитание — скорее правому, поскольку организуется путем подражания и воспринимается через подсознание. По мере воспитания происходит присвоение внешних требований и их погружение (интериоризация), прививаемые формы поведения и нормы приобретают императивность, неотвратимую необходимость для исполнения.
Когда в период обучения все средства воздействия адресуются прежде всего к левому полушарию, а воспитание, адресованное к эмоциям и яркой образности и подражательности, отстает, не формируется фундамент, необходимый для полноценного обучения. Тогда наблюдается преждевременная взрослость, излишнее резонерство, приводящее к косности в восприятии [168]. Гармоничность воспитания и обучения предъявляет требования к взвешенности включенности абстрактно-логического и художественного мышления.
Однако должного внимания курсам эстетического воспитания, восприятия красоты и гармонии мира не уделяется. А именно эстетические чувства существенны в творческом процессе. Как отмечал Пуанкаре, «специальная эстетическая чувствительность играет роль тонкого решета... и теперь для нас должно быть достаточно понятно, почему тот, кто лишен ее, никогда не будет истинным творцом» [155, с. 46].
Пока же акцент на развитие формально-логического мышления сохраняется, что может уводить от жизни, погружая в мир абстрактных рассуждений, а иногда и пустых мечтаний. Одним из печальных последствий указанного перекоса в обучении выступает взращивание с помощью бесстрастных и излишне формализованных способов эрудитов, которые, многое зная на словесном уровне, не умеют на практике в новых обстоятельствах применить поверхностно усвоенные знания и демонстрируют шаблонно-догматический тип поведения. Все это следствие того, что при всей гибкости и многообразии процессов логической категоризации, обеспечиваемых левым полушарием, происходит образование понятийных структур, которые уже не имеют характерной для первичных правополушарных образований непосредственной связи с реальностью и поэтому сами по себе, т. е. без достаточной коррекции со стороны обратных связей от внешней среды не обеспечивают нахождение адекватных и практически ценных решений.
Итак, методы совершенствования логического мышления полезно накапливать и внедрять, но однобокое их развитие не исключает того, что человек, способный грамотно воспроизвести и даже убедительно доказать правомерность изложенного на занятиях, оказывается беспомощным, приступив к практической работе. Там каждая ситуация уникальна, она не разрешается стандартными приемами и требует помимо знаний творческого подхода и интуиции.
Для того чтобы исключить односторонний перекос при обучении, необходима сбалансированность развития лево- и правосторонних процессов. Примером понимания роли подобного равновесия служит эксперимент в одном американском университете. Студентов физического факультета разделили на две группы. В первой (контрольной) учили традиционно, во второй (экспериментальной) наряду с обычными дисциплинами были широко представлены различные искусства. Причем студенты не только слушали музыку или рассматривали картины, но и сами учились играть на одном из инструментов, занимались живописью, лепили и т. д. Затем обе группы получили одинаковое задание по физике. Студенты экспериментальной группы успешнее справились с ним, и, что особенно ценно, их решения были в большей мере нестандартными, оригинальными.
Будем считать, что мы привели достаточно доводов в пользу того, что для развития творческой личности необходимо своевременное и достаточное апеллирование к функциям правого полушария. Поэтому обратимся к рассмотрению различных приемов, с помощью которых можно на групповых занятиях способствовать повышению яркости образов, интенсивности эмоциональных переживаний, чувствительности к своим подсознательным ощущениям. При этом не упустим из виду, что все они продуктивны только при понимании и своевременной активизации способов преодоления барьеров психологической защиты каждого при взаимодействии в учебной группе.
Как уже упоминалось, целостность восприятия, обеспечиваемая правым полушарием, позволяет одномоментно усмотреть не только элементы изучаемого материала, но и их взаимосвязи, т. е. понять общую структуру предмета. Отсюда непосредственно вытекает значимость схематической записи задачи. Схема одномоментно обозрима, а одновременный охват взглядом всей проблемной ситуации таит в себе нечто похожее на построение внутреннего моста между проблемой и ее решением — путем согласования мысленного образа цели и наличного образа ситуации. Навык самостоятельного построения схем облегчает проникновение в существо любого нового материала.
Кроме навыка работы со схемами особое значение имеет взаимодействие с моделями, так как интеллектуальные процессы, связанные с пониманием и решением задач, основываются на уподоблении. В стихотворении «Осенние ручьи» Уолт Уитман создает яркий образец уподобления:
Был ребенок, который гулял, каждый день,
И, увидев какой-нибудь предмет, — он становился этим предметом,
И этот предмет становился частью его на весь день или часть дня,
Или на многие годы, или на целые века.
На фундаментальную способность человека использовать свое тело как модель опираются все его действия с искусственно созданными им моделями. Он понимает объекты и явления через ощущение соответствующих состояний своего тела (в момент уподобления) — так возникает у него непосредственное понимание мира. С развитием цивилизации человек расширяет возможности познания мира, используя кроме своего тела большое разнообразие искусственных моделей. В этом случае он постигает объекты и явления опосредованно через соотнесение процессов во внешней модели с ощущениями состояний тела в момент уподобления процессам. Таким образом, естественным средством познания правым полушарием выступают модели.
Изготовление моделей и их усовершенствование можно рассматривать как некую практику уподобления, развивающую способность «думать руками». Многие выдающиеся ученые любили строить модели и макеты, понимая их полезность для своей творческой деятельности [159]. Ньютон еще мальчиком мастерил механические модели; будучи уже взрослым ученым, изготовлял приборы и инструменты. Максвелл тоже собственноручно мастерил технические устройства. Даже теоретик Эйнштейн [204] всю жизнь принимал участие в конструировании различных механизмов, разработке приборов и экспериментальных методик.
К сожалению, современная система высшего образования, воспитывая у интеллектуалов пренебрежительное отношение к рукоделию, мастеровитости, обедняет возможности студентов снижая их творческий потенциал, — их руки недостаточно развиты, чтобы помогать им думать. С другой стороны, можно привести примеры того, как энтузиасты пробивают брешь в этой системе. В Волгоградском технологическом институте под руководством О. А. Куликова [106] разработаны специальные конструкторы, которые используются для развития продуктивности изобретательской деятельности студентов. С помощью конструкторов создают действующие модели и макеты. Работа с этими моделями приводит к радикальному увеличению числа практически ценных и внедренных в производство дипломных работ.
Кроме облегчения понимания существа процессов и развития умения думать руками, модель может выступать в роли микроскопа или телескопа. Намеренно и непропорционально увеличивая в модели отдельные грани процессов, можно создать тем самым оптимальные условия для их изучения. Когда внутренняя структура объекта, описанная формально, принципиально не доступна сенсорному аппарату человека, возникает тенденция к отрицанию ее реального существования, к растворению ее в математических формулах. В этом случае модель служит посредником, облегчая соотнесение формул с объективными явлениями.
Палитру приемов моделирования существенно расширили компьютеры. Дисплей позволяет сделать чувственно доступными элементы собственных мыслительных операций, видимой становится вся стратегия собственного решения. Теперь легче ее произвольно изменить, оптимизировать. В диалоге с компьютером человеку проще непрерывно усовершенствовать способы решения задач. Приятным и эффективным инструментом для самообучения служат компьютерные игры, которые позволяют играющему без реального риска и большого напряжения накопить опыт поведения в различных критических ситуациях и совершенствовать свои способы справляться с ними. Такие игры развивают навыки общения на языке постоянно меняющихся форм и скоростей, раскачивая тем самым подвижность нервной системы, повышая скорость реакции и ее точность.
Компьютеры еще в одном отношении повлияли на процесс обучения — они изменили отношение человека к своим ошибкам, неизбежным при освоении новых знаний. Многовековая традиция общения с учителем привила ученику страх наказания за совершенные ошибки. Боязнь сделать ошибку парализует творческие порывы ученика. Найдя некоторое решение, он быстро перестает искать новые пути и способы, потому что ошибки чреваты негативными эмоциями, а в результате тормозится обучение. В условиях общения с компьютером ошибки не влекут за собой оскорбительных последствий и, наоборот, начинают выполнять свою исконную роль индикатора продвижения вперед; чем быстрее найдена и устранена ошибка, тем стремительнее движение вперед [145].
Возможность работы группы на общий процессор принципиально изменяет характер взаимодействия членов творческого коллектива. Теперь взаимопонимание достигается не только путем взаимных переговоров. Каждый может, не обосновывая свои предложения, произвести действия по реализации своего предложения с клавиатуры индивидуального терминала. В такой ситуации исключены ограничения вербализации и доступна взаимопомощь в форме таких совместных действий, когда все участники работают, как бы положив руки на ком глины, стараясь общими усилиями вылепить нечто, отвечающее общему пониманию цели.
Как бы ни были развиты интеллектуальные способности личности, они не могут свободно претворяться в творческом процессе, коль скоро на их пути воздвигнуты многочисленные психологические барьеры. Защищая самоуважение человека, предотвращая возможное падение авторитета в глазах других людей, барьеры препятствуют свободному полету его мысли, ограничивая иногда до уровня тривиальностей те идеи, которые он позволяет себе высказывать. Усиление интеллектуальных возможностей и ослабление барьеров — магистральный дуть развития творческих способностей человека.
В последние годы внимание специалистов привлекала задача преодоления психологических барьеров. Те, кто профессионально занимается развитием творческих способностей, воплотили это понимание в батарею методов активного обучения. Каждый из этих методов нацелен на преодоление определенных барьеров. Так, «мозговая атака» как один из активных методов включает приемы, снижающие самокритичность человека, повышающие уверенность в себе и облегчающие тем самым пробуждение творческих потенций. Ведь когда активизирован внутренний критик, тогда одной пренебрежительной реплики, прозвучавшей в работающей над задачей группе, бывает достаточно, чтобы сник неуверенный в себе и его интересное, но рискованное предложение на ходу было заменено другим — проверенным, но неинтересным. Как известно, идея, находящаяся «в эмбриональном» состоянии, может выглядеть беспомощной, недоказательной и потому непривлекательной не только для других, но и в глазах самого творца.
Снижение критичности в мозговой атаке достигается двумя путями. Первый — адресуется сознанию и воплощается в прямой инструкции: быть свободным, подавить критичность к своим идеям, не бояться оценки окружающих. Инструкция настраивает на изменение внутренней позиции, создает более позитивную установку личности по отношению к своим способностям. Постепенно участник привыкает к тому, что можно высказать любую мысль без боязни, что ее признают смешной или несостоятельной. Второй путь — адресуется подсознанию. Он достигается созданием благоприятных внешних условий: сочувствия, поддержки и одобрения партнеров, т. е. особой располагающей атмосферы. В такой обстановке снижаются подсознательные барьеры, ослабевает внутренний контроль и облегчается включение в творческий процесс. При этом открывается возможность перехода на чужую позицию и как бы суммируются творческие потенциалы всех участников атаки [61, 62].
Психологические барьеры преодолеваются легче, когда группа более разнородна по составу и шире круг профессиональных интересов участников [247, 267]. Поэтому есть смысл включать в группу непрофессионалов, так как группа, в которой только специалисты, менее продуктивна, поскольку участники придерживаются традиционных взглядов, демонстрируя большую инерцию представлений. Неспециалисты терпимее к неортодоксальным подходам, поскольку не подозревают об их «дикости». Разнообразие по профессиональному опыту, установкам и личностным табу способствует тому, что участники задают друг другу вопросы, какие не могли бы задать себе самим, будучи ограниченными собственными внутренними барьерами и установками. Поскольку в атаке не требуется приводить аргументацию в пользу своих предложений, постольку быстрее обнаруживаются и преодолеваются противоречия в рассуждениях и логические ошибки отдельных участников.
В рамках атаки используют специальные приемы активизации мышления: список контрольных вопросов, расчленение, изложение задачи неспециалисту. С помощью списка контрольных вопросов поиск направляется наводящими вопросами, заставляющими рассмотреть задачу с самых разных сторон, т. е, целенаправленно меняют ракурс взгляда на задачу. Приведем примеры структуры типичных вопросов [6]: «А если сделать наоборот?», «А если заменить эту задачу другой?», «А если изменить форму объекта?», «А если взять другой материал?», «Еще для чего это изделие (узел, материал) может быть использовано точно в таком виде, в каком оно находится сейчас. А с изменениями (если сделать его больше, меньше, сильнее, слабее, тяжелее, легче и т. п.)? В сочетании с чем-нибудь другим? Нельзя ли перекомпоновать, объединить, заменить?»
Расчленение включает четыре последовательных шага. Вначале все составные части проблемы, задачи, конструкции, подлежащей преобразованию, записывают на отдельные карточки. Затем на одной карточке перечисляют последовательно характерные признаки какой-либо части. После этого необходимо оценить значение и роль каждого признака для функционирования объекта в целом — должен ли он оставаться неизменным или может меняться в некоторых пределах. Далее осуществляется «боевая раскраска» — разным цветом отмечаются признаки, которые совсем нельзя менять, те, которые можно менять в заданных пределах, и те, которые можно изменять в любых пределах. В заключение все карточки выкладываются на стол одновременно, рассматриваются и анализируются как общее поле приложения усилий. Существо техники расчленения заключается в создании условий для одновременной обозримости всего множества элементов, подлежащих преобразованию, т. е. в активизации не только аналитических возможностей левого полушария, но и синтетических — правого.
Метод «синектика» опирается на правополушарные процессы в большей мере, чем все другие вспомогательные приемы атаки. Он требует расположенности к импровизации, поскольку синектика активизирует базовые операции [247]. Для облегчения процесса порождения идей при синектике требуется, освободить задачу от ее контекста, привычных ассоциаций.
В синектике широко используют различные аналоги, способствующие реализации базовых правосторонних операций: прямые, субъективные, символические и фантастические. Прямые аналоги часто находят в биологических системах, решающих сходные задачи. Субъективные аналоги заставляют особое внимание обратить на двигательные ощущения, например, вообразить свое тело на месте создаваемого объекта, почувствовать себя им. При символических аналогиях отдельные характеристики одного предмета отождествляются с характеристиками другого, а фантастические — требуют представить себе вещи такими, какими мы хотели бы их видеть, т. е. допускается игнорирование физических законов, например использование антигравитации. Синектика возбуждает и использует аналогии как средство смещения процесса с уровня осознанного мышления на уровень подсознательной активности.
Еще одним примером группового развития творческих способностей могут явиться деловые игры. Именно дух игровой соревновательности заражает и предрасполагает к озарениям, позволяющим находить оригинальные решения. Здесь принятие роли выступает в качестве «троянского коня», позволяя участнику, не снижая психологической защищенности, преодолевать внутренние барьеры, находясь «в шкуре другого». Игры способствуют формированию иной точки зрения на ситуацию, т. е. ее переосмыслению. Ключевой момент в деловых играх — возможность представления себя последовательно в различных ролях, что исключает полную идентификацию с какой-либо одной ролью. Позиция участника перестает полностью совпадать с любой из ролей, предполагая одновременное их сосуществование, а следовательно, и возникает некоторое эмоциональное отчуждение от единственной, обычно принимаемой на себя роли. Здесь есть зачатки расщепления, раздвоения личности, облегчающие переход на иную позицию. Адекватно пережитой и проанализированный в игре опыт дает ее участникам ключ к пониманию объективной обусловленности многих внутренних трудностей. Почему игры ускоряют усвоение новых приемов решения? В них нет риска жизненной неудачи и поэтому человек может позволить себе временно или частично изменить свой подход к подобным проблемам, а, следовательно, вносятся и некоторые изменения в установки, т. е. открывается путь информации, ранее недоступной. Новшества в системе установок предопределяют метаморфозу, благодаря которой правило из внешнего становится внутренним [61].
В качестве вспомогательного приема, нацеленного на снятие ряда подсознательных барьеров, изменение установок, определяющих привычные формы взаимодействия с другими людьми и отношение к новой информации, используется групповой психотренинг. Его задача — в коррекции образований, ответственных за восприятие себя. Полученные в тренинге новые сведения о себе и других, эмоционально пережитые, побуждают к переосмыслению Я-концепции. Здесь основа понимания собственных проблем — это обнаружение их у другого. Группа помогает понять (почувствовать), что проблемы есть у всех и еще более острые и сложные. Тогда человек может ощутить, что его трудности могут быть преодолены, они ему по плечу, он сможет найти выход из положения и принять оптимальное решение. У человека растет уверенность в себе, самостоятельность, независимость, раскрепощенность, спонтанность в поведении, повышается самооценка. Теперь он способен к большей независимости в своих мнениях, а вместе с тем может оценить и смелость в суждениях других, т. е. начинает уважать мнение окружающих.
Этот метод помогает тренироваться в проигрывании различных ситуаций за другого, в умении построить прогноз поведения его в фиксированной ситуации и сравнить его с прогнозами остальных членов группы. Тренинг создает условия для «роста личности». Он позволяет обратить ситуацию повседневного восприятия, когда себя человек воспринимает изнутри, а другого — со стороны. В тренинге, наоборот, можно видеть себя со стороны, а других — изнутри. Выводы, генерируемые группой с непосредственным эмоциональным участием каждого, воспринимаются легче, чем навязанные извне, и не наталкиваются на психологическую защиту. Поэтому человек становится менее категоричным. Он может понять и оправдать чужие поступки. Его покидает страх остаться непонятым, и он обретает внутреннюю свободу. Теперь активизация психологической защиты реже парализует его логическое мышление, предотвращая отрицательное влияние стереотипов, стимулируется способность переключаться на новые способы действий [148]. Кроме психотренинга, помогает снижать некоторые психологические барьеры метод погружения [116].
